Октябрь

Вначале указанные комитеты были склонны выдвигать относительно умеренные экономические требования, схожие с теми требованиями радикальных профсоюзов, которые левые социалисты обычно называли «синдикалистскими». Затем, по мере того как продолжалась нехватка предметов первой необходимости и усиливалась социальная напряженность, фабзавкомы резко взяли курс влево. В то время как меньшевики контролировали большинство национальных профсоюзов, большевики уже в мае руководили более чем двумя третями делегатов на общегородской конференции фабрично-заводских комитетов. И теперь эти комитеты решительно потребовали, чтобы рабочим было предоставлено право решающего голоса при управлении предприятиями, а также доступ к их бухгалтерским книгам.

В целом промышленный пролетариат набирался воинственности гораздо быстрее, чем крестьяне и солдаты. 31 мая в рабочей секции Петроградского Совета состоялось весьма показательное голосование: 173 голосами против 144 было принято решение о том, что вся власть должна принадлежать Советам.

В Петросовете такой результат вряд ли был возможен. Тем не менее этот большевистский лозунг был ударом по сторонникам двоевластия и по умеренным силам в самом Петросовете, не говоря уже о коалиционном правительстве.

Глава 6 Июнь: начало краха

В первый день июня Военная организация большевиков провела встречу с представителями кронштадтских частей и утвердила план гарнизонной демонстрации. Военная организация отослала Центральному комитету список полков, которые, как предполагалось, она сможет убедить встать на ее сторону. Вместе они насчитывали 60 тысяч человек.

В тот момент ЦК был занят государственными делами: с 3 по 24 июня в Петрограде должен был проходить I Всероссийский Съезд советов рабочих и солдатских депутатов, запланированный в начале апреля как Всероссийская конференция Советов. 777 его депутатов состояли из 73 неприсоединившихся социалистов, 235 эсеров, 248 меньшевиков, 32 меньшевиков-интернационалистов и 105 большевиков. Конгресс быстро избрал новый Исполнительный комитет, в котором господствовали эсеры и меньшевики.

Почти сразу же, как только открылось заседание, пышущий гневом Мартов обрушился на своих товарищей-меньшевиков. Он осудил сотрудничество Церетели с Временным правительством, частично из-за недавней высылки его швейцарского товарища Роберта Гримма. В зале заседаний он взывал к меньшевикам: «Вы, мои прошлые товарищи в революции, с теми ли вы, кто дает карт-бланш своему министру на высылку граждан любой категории?»

От меньшевиков пришел неожиданный ответ: «Церетели – не министр, а совесть революции!»

Тогда, как с восхищением пишет Суханов, Мартов – «тонкий, смиренный, немного нескладный» – храбро осадил «ненасытное, визгливое чудище» толпы. Нападки его собственной партии были столь безобразны, что сам Троцкий, едва ли близкий ему товарищ, поспешил поддержать раскритикованного интернационалиста. «Да здравствует достойный социалист Мартов!» – воскликнул он.

Речь Церетели, напротив, вызвала «бурные непрекращающиеся аплодисменты» его фракции. Она стала свидетельством перехода умеренных руководителей партии на позиции, близкие «государственническим». Апрельский кризис укрепил уверенность той части меньшевиков, которая считала участие социалистов во власти необходимым элементом авторитетного правительства, с одной стороны, и способом достижения своих политических целей, с другой. Параллельно с этой уверенностью укрепилось и их представление о самих себе как о хранителях самого государства – государства, которое может выполнить стоящие перед ним задачи.

Между тем нельзя сказать, что государственная власть шла от успеха к успеху. После месяца существования правительственной коалиции настроения в стране ужесточались: недовольство в деревне, в городах и на фронте возросло до такого уровня, что грозило вызвать серьезную социальную напряженность. Продолжался рост городской преступности и насилия, усиливался дефицит; лошади, из последних сил тащившиеся в транспортном потоке петроградских улиц тех летних дней, были похожи на скелеты; люди голодали.

Несмотря на все это, Ленин, испытывая терпение некоторых левых членов его партии, придерживался своей терпеливой программы «объяснения» оппозиции большевиков по отношению к правящей коалиции и того, что, как он считал, было истинной причиной социальных проблем. На съезде он заявил: «причина анархии» – это «обманные проделки» буржуазии.

Вопреки такой непримиримости, 4 июня министр почты и телеграфа Церетели перед собранием делегатов оправдал сотрудничество Советов с буржуазией. Он сказал, что в настоящий момент в России нет политической партии, которая была бы готова взять власть.

На что из глубины зала прозвучал немедленный ответ.

«Есть!» – прокричал Ленин.