Октябрьские зарницы. Девичье поле

— Степан Дементьевич, дело тут такого рода. Мы нынешним летом скосили луг у князя Куракина, договор до революции подписан. За работу он должен был нам уплатить по два воза сена с десятины. Скосили, сгребли, в стога сложили. Хотели делить, нас в контору: «Получайте за работу керенками. Сено, говорят, казне продано». Мы — на луг. Куракин следом за нами казачишек и чеченцев. Нахомутали нам нагайками, на том дело и кончилось. Вот какая у нас тут революция. А председатель волостной земской управы, про которого только что говорили, царский офицер, зубы нам заговаривает: ждите, мол, Учредительного собрания.

Оно разберет вас с князем. — Кузьма громко и зло высморкался и продолжал: — Ваша листовка диктует напротив: землю и луга у помещиков отбирать, не дожидаясь Учредительного собрания. Вот мы и пришли.

Орлов встал, заломил кудри на фуражку.

— Эх вы, дурачье сиволапое! Вам подсовывают барашков в бумажке, заставляют на чужую кучу глаза пучить. А вы и рады. Смотрите, как бы под вами лед не затрещал.

— По-моему, — вскинулся Василь, скользнув серыми глазами по винтовке, — завтра же, промеж того-сего, топоры в руки, и все, как один, делить стога. Пусть слушает дубрава, как лес шумит.

Больше десятка глаз впились в лицо учителя.

— А сколько и какого оружия вы имеете? — спросил серьезно Северьянов, обращаясь к Василю. По решительному выражению лица учителя все видели, что он хоть сейчас готов пойти с ними отбирать у князя сено.

— Топоров с полсотни найдется, — неожиданно упавшим голосом сообщил Василь, — четыре охотничьих ружья, да ваша… — Василь опять глянул на винтовку, не договорил, заметив улыбку учителя.

— А вооруженных чеченцев и казаков сколько в охране князя?

— Больше полусотни.

Северьянов подвигал челюстями, сжимая их, будто раздавливая катавшуюся на зубах горошину.

— Одна винтовка, четыре охотничьих ружья да полсотни топоров — сила немалая. В воскресенье в Красноборье, говорят, земская волостная управа своих уполномоченных собирает.

— Земская?! — крикнул Василь. — Нашли с кем разговаривать — поп, лавочник, дьякон, управляющий имением князя, лесничий…

— А боже ж мой! — открывая дверь, заголосила вдруг Прося. — Накурили, хоть топор вешай, наплевали… Гони их, учитель! Совести у вас нет, мужики!

Молодежь повскакала с мест. Пожилые и старики медленно, кряхтя, тоже встали. Орлов устремил глаза на молодку с острым смуглым лицом и темными карими глазами, стоявшую за Просей, встряхнул кудрями и раньше всех вышел из комнаты. Тесня молодку в темный угол прихожей, к нарам, он хотел поднять ее на руки. Молодка изловчилась и, схватив ведро с помоями, ахнула их ему на голову.

— Ай да Наташка! Так ему, кобелю, и надо: не лапай чужих баб.

Орлов, отфыркиваясь, озверев, бросился за Наташей, которая успела вскочить в комнату учителя. Василь и несколько других парней преградили ему дорогу. Раскидав их, Маркел ринулся в дверь, но грудь в грудь налетел на Северьянова. Мокрый, вонючий, он сперва отшатнулся, оглядел учителя с ног до головы; измерив налитыми кровью глазами крутые плечи Северьянова, подался грудью вперед и, скрипнув зубами, рыкнул:

— У, цыганская рожа!

Северьянов с принужденным спокойствием указал ему на дверь прихожей в сени.

— Прошу немедленно покинуть здание школы!

— Что?! — заревел и полез Маркел на Северьянова, за спиной которого раздался металлический щелчок. С неистовым криком Прося загородила собой Орлова. Маркел попятился:

— А-а, что ты мне сделаешь?

— Потребую от твоего брата надеть на тебя намордник.

Орлов, уверенный, что опасность для него миновала, распахнул полы пиджака, рванул ворот вышитой рубахи:

— Стреляй! Ну?!

— Не запряг, не нукай! — с судорожной усмешкой бросил Северьянов. — Видно, у тебя легких не хватило, что печенкой заговорил. — Вынес руку из-за спины; поставив курок на предохранитель, сунул пистолет в карман синих кавалерийских шаровар.

Василь, зорко следивший за учителем и Маркелом, махнул с досадой рукой.

— Дал бы ты, Дементьевич, ему в ухо этой машинкой, и вся недолга. А мы бы добавили. Потому собаке — собачья и честь.

Орлов, надутый и красный, обтирая лицо фуражкой, вышел, не сказав больше ни слова. За ним побрели все мужчины, кроме Василя. Прося и Наташа начали убирать комнату учителя. Северьянов, сопровождаемый Василем, вышел в класс.

— Наташа — золовка моя. Жена моего старшего брата. С год писем от него нет, говорят, пропал без вести. Вот Орел на нее и наседает. Все лето проходу ей не давал. Ну да она у нас баба — кремень. На всякий привет имеет свой ответ.

Северьянов плохо слушал говорливого собеседника. Мысли, одна другой горячей, проносились в его голове: «А должно, смешон я был в роли защитника этой смазливой молодки?»

Василь решил, что новый учитель скоро в волости делами ворочать будет.

— Я такой человек: себя заложу, а маслену весело проведу. Заходи к нам, Степан Дементьевич! В картишки поиграем. Наш дом совсем рядом. Вообще, со мной не заскучаешь. Я страсть находчивый — кому красное словцо, кому прибаутку.

— Голосовать в Учредительное собрание, — неожиданно обратился Северьянов к Василю, — за кого собираетесь?