Октябрьские зарницы. Девичье поле

«За женихом ухаживают! — подумал о братьях Семен Матвеевич, выходя из предбанника. — Чем черт не шутит! Аришка девка хитрая: вся в батьку, ну и, ничего не скажешь, красавица. Красотой да лаской девичьей живо окрутит моего приятеля. А Проське он сам уже голову вскружил. Только глазом на нее поведет, как кумач, загорается девка. Что ж, дай бог! Хоть так, хоть этак, а все мне родня: на свадьбу позовут и чаркой не обнесут — и той и другой дядя родной». Семену Матвеевичу от этих свадебных дум стало грустно. Вспомнил свою бесприданницу Аленку, и что он — отец пятерых детей, и что ему самому дозарезу хозяйка в доме нужна. «Аленка моя совсем замоталась и на люди глаз не кажет. Да и выйти ей не в чем. Съезжу опять в город к монашке. Хоть она от крестьянской работы отбилась, да все ж сестра жены-покойницы и на Семку Маркова не раз засматривалась, да и теперь не отталкивает. Попрошу Степана Дементьевича густым сватом. А уж если с ним не сосватаем, пойду тогда к самой игуменье: «Твоя, мол, инокиня Серафима живет со мной. Ежели не выгоните ее из монастыря, на весь уезд вашу обитель ославлю. Приятель, мол, у меня учитель, в газету о похождениях Серафимы напишет».

Северьянов неуверенно шагал за набожным отцом красавицы Ариши Алексеем Матвеевичем и чувствовал себя как-то не в своей тарелке. Его неотступный спутник, как старый заговорщик, таинственно шепнул ему:

— Не робей, Степан, нашему брату, пролетарию, полезно иногда довериться случаю и положиться на авось!

* * *

Зимняя хата Алексея Матвеевича была просторна и рублена, как и у Силантия, в лапу из отборных сосен. Стол накрыт чистой белой скатертью с кружевной дорожкой посредине. На столе шумел, как загулявший купчик, медный самовар. Резанный из корня липы огромный корец наполнен был до краев васильковым медом. Стояли чашки в глубоких блюдечках с темными каемками, лежали ломти свежего хлеба.

Висячая лампа с эмалированным голубым кругом тускло освещала широкую божницу, сосновые бревна стен, чистые лавки, судницу и большую русскую печь, от которой веяло теплом и уютом.

За шумным самоваром стояла со смуглым твердым лицом девушка в белой кофте и синем сарафане. Спокойная, гордо застенчивая, она держала кисти чуть согнутых в локтях рук на краю стольницы. Черная коса тяжелым жгутом была перекинута через плечо на грудь. В ответ на приветствие Северьянова девушка тихо поклонилась. Глаза с какой-то бездонной неподвижной чернотой. «Обалдеть можно, до чего она красива! — пронеслось в голове Северьянова. — Поди парни стаями бегают». От женихов у Ариши действительно отбою не было. Но только одного удостаивала своим вниманием гордая красавица. На всех игрищах неотступно при ней был Маркел Орлов, то самый лихач с кудрями на фуражке, которого Северьянов выгнал из школы.

Разливая чай гостям, Ариша ни на кого не глядела. Движения ее были наполнены сознанием ответственности, налагаемой положением молодой хозяйки. Она, казалось, и гордилась своей хорошо развитой грудью, и стыдилась того, что вот она уже невеста на выданье. Глубоким дыханием, похожим на тихие вздохи, отвечала на короткие, но зоркие взгляды Северьянова. Подавая ему самую большую белую чашку с красными звездочками, Ариша в упор глянула на него. Хоть и недолог был этот черный взгляд, но Степан не выдержал его и потупился, принял чашку и стал помешивать оловянной ложкой пустой чай. Она заметила его смущение и украдкой улыбнулась. Расставив перед всеми гостями налитые чашки, встала на свое прежнее место за самоваром и будто окаменела.

«И мысли и чувства у нее спрятаны, как огонь под золой», — продолжал думать о ней Северьянов, отхлебывая ложкой малиновый чай. Ариша сравнивала его со своим единственным: «Маркел нахальный, а этот — стыдливый, и неправду говорила Прося, что он отчаянный. Он смелый, но добрый». Она чувствовала, что лицо ее запылало. Не хотелось выходить из своей засады. «Увидит, догадается, что я очень волнуюсь. Ах, боже мой, дядя Силантий уже выпил свою чашку! А он на меня смотрит!». Ариша собралась с духом, вышла все-таки из своей засады, приняла от дяди чашку, налила ему одного черного, как кровь, малинового отвару. «Кончилась моя спокойная жизнь». На ее счастье, кто-то вошел в хату, и взгляды всех устремились к нему.

— Корней Емельянович! — встал приветливо, но не теряя собственного достоинства, гостеприимный хозяин. — Милости прошу! Ариша, дай прибор! Это нашего князя Куракина бессменный лесник, — представил хозяин нового гостя Северьянову. А обратившись к леснику, сказал: — А это наш новый учитель.

— Солдат? — фамильярно рукаясь с Северьяновым и пошатываясь, выговорил лесник. Он был изрядно навеселе и, как многие тихие и покорные в трезвом виде, вел себя сейчас не в меру развязно.

— Теперь молодежь — все солдаты, — вставил со вздохом хозяин. — Кто воюет за родину, кто раненый, кто демобилизованный, а кто просто по своему усмотрению в самовольной отлучке.

Силантий поднял на кончиках пальцев блюдце.