Октябрьские зарницы. Девичье поле

— Разрешите мне, уважаемые коллеги, также усомниться и в том, что о принципах единой трудовой школы Северьянов нас полно информировал.

— Он же зачитал текст программы! — вскочил со своего стула Барсуков. — Какого дьявола тебе еще надо?

— Никто не может поручиться нам за то, — невозмутимо продолжал оратор, — что докладчик, комментируя текст программы, в экстазе своей веры в каждое ее слово не мог упустить значительную часть материала. Он, по-моему, обязан был размножить программу и раздать ее нам заранее, как поступила Зинаида Григорьевна со стенограммой первого съезда учителей-интернационалистов. — Демьянов учтиво поклонился Хлебниковой. — Мы бы обстоятельно, пункт за пунктом исследовали программу, и тогда состоялся бы совершенно другой разговор.

Северьянов пытался усмешкой прикрыть закипавшее в нем бешенство: «Лезет, подлец, в каталожные ученые!»

— Товарищ председатель! — крикнул, сердито улыбаясь, Ипатов. — Прекратите эту бухгалтерию, заставьте Демьянова говорить по существу! Как он думает претворять в жизнь новую программу? — Ипатов терпеть не мог «ровного и тонкого дипломата», как он окрестил Демьянова недавно в общежитии.

Демьянову говорить не дали, и он оставил кафедру. На его место поднялся Барсуков. С кафедры в зал, как раскаленные докрасна камни, полетели слова:

— О таких учителях, как Овсов, Демьянов и им подобных, надо, товарищи, наконец решать вопрос коротко, ясно и прямо. Тянут они нас назад к кадету Мануйлову и среди колеблющихся разжигают контрреволюционные страсти.

— Это Демьянов-то разжигает?! — хохотнул раскатистым басом Жарынин.

— Ну, не разжигает, так исподтишка капает, словом, разводит плесень, — поправился, улыбаясь, Барсуков. — От подобных Демьянову и Овсову нам, товарищи, пользы не будет: они способны только окислять и покрывать все ржавчиной! — И вдруг, обратившись к вожаку левых эсеров, грубо отрезал: — А ты, Овсов, хоть голова у тебя и большая, а… ты, Овсов, оставь эту свою гробовую демагогию и смертью нас не пугай! Она мимо нас со свистом не раз пролетала. Мы эту демократку не хуже тебя знаем. — Барсуков передохнул. — Я, товарищи, предлагаю категорическую проверку и немедленное переизбрание всех учителей до начала учебного года… вот и все! — Барсуков так же энергично, как взошел на подмостки, сошел вниз и сел на свое место в средних рядах зала.

Иволгин предоставил слово Жарынину.

— Разрешите мне, товарищи, говорить с места! — Жарынин положил костыль на освобожденный им стул. — По-моему, надо прибавить несколько часов на физкультуру и военное дело, потому что нашей молодежи грудью придется отстаивать Советскую власть! Все!

Жарынин сел, блеснув огромными черными зрачками.

К кафедре направился Гедеонов. Он заметно нервничал. Наконец решительно надел пенсне и осмотрелся.

— Зачем, товарищи, нам тут долго толковать и спорить? — одобряюще глядя сквозь стекла пенсне на Северьянова, молвил он. — Программа составлена правительственным органом. Поэтому прежде всего, как и сказал уже товарищ Ветлицкий, мы должны ее запомнить назубок, — Гедеонов повел испытующим взглядом по залу, — и неукоснительно выполнять.

Северьянов встал. В его глазах промелькнула добродушная полунасмешка.

— Вы, Матвей Тимофеевич, немножко перегнули. Программа еще не стала законом. В нее не только можно, но и должно вносить дополнения и изменения.

— Совершенно верно! Я же и не утверждаю ее как закон! — не потерялся Гедеонов. — Что касается меня, я сделаю свои поправки и дополнения в процессе работы.

По-моему, программа не нуждается в теоретическом углублении, как здесь пытался это делать Демьянов. Мы поработаем по этой программе осень, зиму и весну, то есть весь учебный год, а летом уоно опять соберет всех нас. Тогда-то мы и выступим со своими деловыми замечаниями, которые каждый из нас подтвердит своей практикой.

Зал ответил Гедеонову энергичным шумом одобрения.

По лицу Северьянова пробежала улыбка. «Вот бы перенять у кого дьявольскую гибкость, — подумал он. — И как смешон рядом с ним этот ровно и постоянно влюбленный в себя будущий «каталожный ученый».

В самом последнем ряду медленно встал Баринов.

— Я ничего плохого, — заговорил он тяжело дыша, — не могу сказать о новой программе. Программа как программа. А вот учебников, тетрадей и других школьных принадлежностей на складе бывшего земства и вообще нигде нет. Так что выбрасывать, как тут опасался Овсов, ничего не придется из школы. Разве что одни парты. Но и то, уж если на то пошло, лучше их употребить на топливо. В школах ни чурки дров, и никто не заботится об их заготовке. Вот и все мои поправки и дополнения.

Северьянов окинул старого народника понимающим твердым взглядом. Овсов бросил Баринову с угрюмой насмешкой: