-Молчать, пес, – надменно, слишком высокомерно отозвалась Хартфилия, посмотрев на него исподлобья красными, кроваво-красными глазами, сверху вниз, опуская его, унижая, показывая свое превосходство, даже не касаясь – лишь один взгляд. Но он – этот обезумевший от голода демон, видевший в ней не больше, чем еще одну душу, которую хочется прикарманить себе – не обратил никакого внимания, продолжая бежать между ровными рядами столов, колыхать ленты, цветы, свисающие с потолка, пока не добрался до своей цели. Нянчится с ним, жалеть его, позволять насмехаться над собой, Люси не могла себе это позволить и потому, стиснув зубы, мысленно извиняясь за это, отбросила его назад, казалось, простым ударом ноги. В этот момент она видела явное удивление в его глазах и еще большую ненависть, зародившуюся в нем, когда он, сдерживая крик и кровь, отлетел назад. Остановился он только у стены, оставив там небольшую, но заметную вмятину, а Люси про себя отмечала, что наверняка сломала ему несколько костей. Леон сидел у стены, опустив голову, держась дрожащей, поцарапанной до крови рукой за грудь, а Люси так и не смогла толком понять, куда она попала – то ли и вправду в грудь, то ли в живот, но в любом случае главное было то, что это больно и не менее неожиданно. Это было хорошо понятно по тихим проклятиям, которые одно за другим слетали с губ демона и по тяжелым, прерывистым вздохам, будто что-то засело внутри, мешая нормально дышать, принося свою личную порцию боли и все тоже желание отомстить. Сама Хартфилия, хотя и не оборонялась, а атаковала, выглядела не лучше – те же глухие удары сердца об ребра, те же тяжелые, прерывистые, дающиеся с таким трудом вздохи и полу прикрытые от усталости, почти полного бессилия глаза. Уже в который раз за последнее время Люси убедилась, что совершенно не умеет сдерживать в себе злобу и ярость, даже в такие важные моменты, когда все нужно заканчивать быстро – одно дело просто вырубить его, а совсем другое переломать предварительно все кости.
Взгляд Леона, направленный вперед, как раз на Люси, заметно помутнеет и он, пытаясь прийти в себя, смотрел лишь в одну точку, стараясь не заострять внимание на явные проблемы со зрением, ведь жгучая боль в районе сердца была куда важнее и серьезнее, хотя он и терпел ее так же, как и девушка свою непреодолимую слабость. Демон недовольно фыркает, сплевывает в сторону кровь и бледной, чуть дрожащее рукой стирает багровые дорожки с подбородка и с губ, вовсе не видя, что теперь взгляд Люси направлен на капли крови на полу – и эта кровь сейчас для нее такая алая, такая манящая, она уже будто чувствовала этот сладкий вкус во рту. За такие мерзкие мысли, зародившиеся в голове, девушка прикусывает себе кончик языка и, блаженно прикрыв глаза, довольствуется собственной кровью, пусть и не такой желанной и манящей, но на время отвлекающей от таких мыслей. Ее кровь не была до тошноты отвратительной и не была такой идеальной, как хотелось бы, в ней просто было что-то особое, что-то, что сейчас не давало ей потерять рассудок.
Стоит только Леону совершить попытку подняться, встать на ноги, как он тут же оседает обратно, болезненно морщась, жмуря глаза и прерывисто вздыхая, хватается рукой за бок – ощущения, мягко говоря, неприятные. Такое чувство, что внутри от такого, казалось, обычного удара что-то разорвалось, лопнуло, что-то жизненно необходимое, но пока причиняющее только боль. На все его мучения Люси крепко стискивает окровавленные зубы, понимая, что это было слишком, вновь она не сдержалась и переборщила. Если же она и дальше будет так медлить, давая ему время придти в себя, то Бастия, скорее всего, умрет от резкой боли и внутреннего кровотечения, так и не очнувшись, а этого допустить никак нельзя.