Окутанная тьмой (СИ)

— Хватит прятаться, Акихико, я прекрасно слышу тебя. Выходи, — Люси внимательно прослеживает взглядом бледную тень Жнеца, когда тот не смело, практическо боязливо подходит ближе и садится напротив неё, с другой стороны полыхающего костра. Люси хорошо видит его напряжённое, уставшее лицо, видит сбившиеся тёмные пряди, собранные внизу лентой, видит его глаза, наполненные давно известной и знакомой ей печалью и болью. Он совсем привычно прячет глаза за чёлкой, прижимает колени к груди и молчит — к его молчаливой компании Хартфилия относится вполне спокойно, по опыту зная, что все их разговоры медленно перетекут к Кину. А говорит об этом мальчишке не то, чтобы неприятно, просто необъяснимо тяжело и больно, ведь он не отпускает их, зарождая нездоровую необходимость в себе и немыслимую пустоту внутри. Её нечем заполнить — нет сил и возможностей сделать это, а других тем для обсуждений у них казалось просто нет, и потому любимым для них обоих занятием стало молчание. Такое необходимое и говорящее так много за них, ведь они понимали всё без слов, слышали душераздирающие крики внутри друг друга, заглушить которые было невозможно без этого мальчишки. Люси не может позволить себе произнести его имя вслух, только скрипит зубами, в нетерпении глядя на застывший отсчёт, который идёт слишком медленно и невыносимо. Люси уже и сама не понимает, чего так ждёт от этого долгожданного повышения титула и зачем ей стремиться к нему, жертвуя настолько дорогим. — Как… сестра? — с долгой паузой проговаривает Хартфилия, чуть не позволив себе назвать его имя, и вновь невольно опускает взгляд на запястье, рядом с отсчётом. Мало кто знает, кроме Амэтерэзу, что там, чуть выше, как-то давно в истерике было выцарапано когтями неровное имя мальчишки. И оно, как ни странно, осталось тонкими линиями на светлой коже, не исчезло, и Люси часто с любовью проводила подушечкой большого пальца по нему. Извинялась за то, что не успела.

— Всё в порядке, Таро нервничает немного, но в целом всё хорошо, — в спешке, будто взволнованно, тараторит Акихико, ясно ощущая непонятную и неизвестно когда возникшую между ними стену. Неужели он упустил момент, когда перестал доверять ей, когда стал видеть вместо привычного родного лица совершенно чужое. Когда она перестала видеть в нём своего друга, когда прекратила так открыто и искренне рассказывать всё, что терзало её изнутри. Когда он перестал быть её советчиком и защитником, когда она оставила его позади себя и двинулась в непроглядную темноту одна, отпустив его руку. Единственное, что он помнил в ней на зависть идеально и любил, просто нуждался каждый день — это злостный взгляд чертовски схожий со взглядом Кина. Он часто появлялся именно под покровом ночи, когда её яркие глаза становились на несколько тонов темнее, становясь неотличимыми от глаз мальчики. И Акихико часто, будто в бреду, видел над ней в бою восставшую бледную тень Кина, и в этот момент где-то под рёбрами сокрушительно обрывались удары сердца.

— Мне уже немного осталось… — Люси поднимает голову, уверенно вглядываясь в удивлённые глаза Акихико, и тот не противится этому, не отводит и не пытается отвести их в сторону. По телу проходит знакомая дрожь от такого желанного, потемневшего алого цвета глаз, и на лице невольно расплывается глупая улыбка. В душе зарождается радость, которую он мгновенно стирает, сквозь боль и нежелание продолжая напоминать самому себе, что перед ним не тот, кого он себе представляет.

— Сколько? — сквозь зубы процеживает он, и этот бледный образ, близкий его сердцу, быстро рассеиваться, будто его и не существовало, хотя его по правде и не было. Акихико часто ловит себя на мысли, что вместо существующего и реального видит то, что желает и заставляет себя видеть, собственноручно причиняя себе невыносимую боль. Ему и так хватает бледного умиротворённого мальчишечьего лица и бледных бликов от огней свеч на его коже, на которые он так давно не реагирует и не ощущает прикосновений рук.

— Пятнадцать… Знаешь, Кин был бы счастлив узнать это, — Акихико вздрагивает от неожиданности, услышав это именно, родное им обоим, от неё. Люси не позволяла себе этого прежде, но сейчас сказала это так просто и легко, словно он, Кин, просто спит, не зная, что сейчас происходит вокруг него. Словно он ещё вернётся и, открыв тёмные глаза, улыбнётся уголками губ так, как умеет только он, так, как запомнили его улыбку они. Детскую и наивную.

— Да, он был бы рад за тебя…