Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

И вот еще в копилку признаков, что клятвы на крови не было. В той же Риге в тот же момент — июнь 1949 года — отдыхала (О. Н. пишет об этом и родителям, и Виленкину) Ирина Скобцева с подругой Августой: «Так что я сразу же попал в компанию двух замечательных девушек, особенно нравится мне подруга. Имя хорошее — Августа. Теперь о море. Пляж и дно — песок. Чтобы нормально окунуться, надо идти с полкилометра…» Это я о чем: фамилия Скобцевой, в ту пору уже расставшейся с Аджубеем, упоминается в контексте моря и подруги, но никак не в составе группы совместно поклявшихся на крови. Нет нити накаливания. Лампочка не горит. Нет, неправда все про клятву, выдумка. И таких полно.

* * *

Сколько написал он в 1946 году — столько уже никогда не было. И начало дневника, и проза, и пьеса, и записи на отдельных листках — настоящий фонтан. Ему постоянно — и еще долго — хотелось писать. Он читал непрерывно — и сам тянулся к словесности. В архиве — ящики с письменными работами юного Олега Ефремова. Почерк там обычно мелкий, чтобы втиснуться в бумагу любого формата. Есть маленький листок — кегль (назовем так) уменьшается. Есть где размахнуться — может увеличить буквы, а может и оставить мелкость, чтобы все вошло: он чувствует лист как коробку сцены.

Нередко жанр записи, обозначенный как рассказ (например, «Талант» 1946–1947), с первой же строки убегает в эссе. Раздумья ему ближе. Мысли о творчестве и человеческой одаренности кружатся, разбегаются, он пытается укротить тайну творчества, сделать ее ну хоть немного более понятной, ведь с этим жить. На средних курсах Школы-студии ему позарез необходимо понять себя: кто я? Он исписывает, похоже, всю бумагу, подворачивающуюся под руку: не только блокнотики-тетрадки, а вообще любые листики, клочки, обрывки каких-то казенных формуляров. Как в школе — там тоже в ход шли все носители, включая промокашки на уроке, например химии. Сама химия от философской эссеистики ничуть не страдала: ученик был хоть куда. Все учебные предметы — и школьные, и вузовские — шли своим чередом. Он природный отличник и многостаночник.

Вот тетрадь со стихами: 1947–1948. Их много: строфы рядами, колоннами, как коробки на параде. Пародийное — под Маяковского — адресовано Аджубею. Хм… Без восторга относился, судя по тексту, второкурсник Ефремов к сокурснику Алексею, будущему зятю Хрущева.

А вот и мое любимое: та самая «Памятка», которую принимают за клятву на крови. Она написана рукой Ефремова сначала на листке начерно, потом на другом набело, потом перепечатана на машинке в нескольких экземплярах, чтобы у всех была при себе. Итак: 29 марта 1947 года (а в скобках: «Только для студента 2^го курса»):

«Помни, что мы решили, собравшись 29 марта 1947 г.

Мы не просто группа людей, объединенных официально, чтобы пройти курс обучения в институте, — мы творческий и не только творческий, но и дружеский коллектив людей, истинно преданных искусству, пришедших для того, чтобы вместе учиться, вместе жить, вместе творить». Далее о необходимости хорошо учиться (поскольку «перед нами грандиозные просторы. Мы живем в замечательное время, в эпоху социализма — создать искусство истинно социалистическое — наша сверхзадача, наш маяк»), а вообще надо сдать сессию: «Вперед! Вперед! Быть все время огненными, все время гореть!» и так далее. Но ничего не вышло. Курс все это горение не поддержал, хотя и подписи были заготовлены, и собрание проведено. Не вышло.

— Интересная штука, Олег Николаевич, время, о котором вы хлопочете сызмальства. Сейчас современность в театре бывает художественно представлена и групповым минетом, и дефиле по книгам — ногами. Тоннель к свободе творчества пробит сквозь скалу запретов. Выясняется: запрет не меняет дела. То, что хочет средний человек, у которого средняя температура, он получает непременно. Он истинный хозяин положения, называемого современностью. Вам крупно повезло, что вашим современникам и «Современникам» не хватало всего лишь человеческого голоса на сцене — без криков, позы, штампов, но с любовью и доверием. Вы чудо как вовремя родились, Олег Николаевич. Прочитать Гёте успели? «Если какая-нибудь сторона выступает наиболее сильно, овладевая массой и торжествуя над ней, так что при этом противоположная сторона оттесняется на задний план и затеняется, то такой перевес называют духом времени, который определяет сущность данного промежутка времени»[19].

— Однажды в фойе слышу: громко беседуют два зрителя, следуя в буфет. Первый: «Хорошее искусство живет в музеях. Плохое искусство в музеях сначала не живет, а потом живет». Второй, не задумываясь: «Современность убегает, а мы за ней? Пошло быть современным!» Да, полезно иногда выходить в фойе…

— Ни одна религия не терпит обновления, а любую попытку осовременивания называет ересью и сектантством. И это понятно: догматика. Театр «Современник» звучит как газета «Правда». Публицистика! Видимо, зрители говорили об этом. Василий-то Блаженный, но в драных джинсах?