Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

«Как я тоскую… Работаю, занят мыслями по работе своей… Заботы всякие… Но вдруг прорывается тоска… Могу определенно ее сформулировать — тоска по жене — именно по жене. Чтобы любить женщину, жить с ней, дружить с ней — чтобы она тебя любила. Чтобы вместе идти по жизни. Роман меня не удовлетворит… Половая связь тоже не удовлетворит… Дружба тоже… Нужна настоящая любовь… Хочу, жажду, томлюсь. Необходимость излить на кого-то свою любовь, которая в потенции… Чтобы это была девушка — со взглядом (зачеркнуто любых. — Е. Ч.) глаз любого цвета, но чтобы я смотрел в них и не все понимал; силился бы понять и не мог. Чтобы она вся была недосказанная. Чтобы все ее движения были зовущими, манящими но не насовсем. Не знаю как сказать. Чтобы во всей ей было что-то неуловимое. Она наверное худенькая, стройная… Чтобы веселилась, но вдруг где-то в глубине глаз — слезы (одно слово поверх другого, словно автор сам не знал, что за чем должно идти в глазах любимой. — Е. Ч.). Чтобы плакала, но где-то в глубине глаз смех… Не знаю ее… Она должно быть красивая, но не совсем… Она состоит вся из движений… легких, еле заметных — я хочу найти ее. У ней глаза любого цвета, может быть не черного, но эти глаза… Глаза они не лучистые — они бездонные и мягкие… А веки надвигаются на глаза… Может быть это И. С. А стоит ли распылять себя на эрзацлюбовь…Искать суррогат любви — обнадеживать девушку, может быть даже влюбить в себя, а самому тосковать об своем идеале, звать его..?! Увидим. Тоска гложет под грузом работы. А работы хоть отбавляй. Да еще такой странной. Сидеть и молчать два часа напролет. Это называется Ефремов репетирует Модеста Дружинкина <нрзб.>. А Дружинкина он репетирует 3 раза в день. Тут молчать научишься — выдержку выработаешь… А в Незнамого мало кто верит. Я сам не верю (не говоря о глубине души). Но работать собираюсь. Н. Н. Литовцева (актриса и режиссер МХАТ, жена В. И. Качалова. — Е. Ч.) очень внушает мне доверие. У нее с П. В. Мас<сальским> очевидно так распределится работа: первую студию, где нужен ум, где нужна глубина в смысле поисков <нрзб.> логики — это Н. Н., а там, где в силу вступают мизансцены, когда нужно играть свои роли — здесь П. В. Они по-моему очень подходят для совместной работы.

Я еле говорю — ощущаю свои больные связки. Все это на базе гриппа. Между прочим я боюсь, что я буду очень рано полово неспособен. Меня не возбуждают женщины… Меня не трогает психологический анализ — разве только физический. Я безусловно человек с ненормальной половой устроенностью… Борода плохо растет, выгляжу мальчиком, а через несколько дней уже 21 год. Боже! Что из меня выйдет!? Сейчас бы вышла роль в театре! Эта первая задача — программа минимум».

Через день — 24 и 25 сентября О. Н. пишет, что главное «не искусство, не наука, не политика — главное взаимоотношения людей».

25 сентября 1948 года — опять о любви: «Недавно писал о мечте своей, о любви-идеале. О моем идеале любимой. Сегодня понял — это идеал не женщины, не девушки — это ощущение любви. Это сама любовь — о ней и мечтаю. А идеал женщины это другое. Любая любимая будет для меня теми же ощущениями недосказанности и т. д. Но очень хочется любить. Очень меня интересует неизвестная из Д.у. Редко ее теперь вижу — сегодня видел. Очень красива и поразительное сходство с Ириной Скобцевой. Теперь, когда сняли с роли, надо с ней повидаться. Или, нет, дотяну до юбилея.

Какой-то я потерянный…»

* * *

В 1948 году 26 июля он пишет родителям из Гурзуфа (адрес замечательный: дом О. Л. Книппер-Чеховой, О. Н. Ефремову) обстоятельное письмо разборчивым почерком, на тетрадной бумаге в линеечку, темно-синими чернилами. Похоже, что ручка перьевая, старинная, мне видятся стол, чернильница, обстановка начала ХХ века, ровная спина, превосходное настроение. Фрагменты, отмеченные особым восторгом: «Я уже встречаю третье крымское утро. В Гурзуфе чудесно. Мало сказать чудесно — необыкновенно. Я еще ни разу так не отдыхал». Фрагменты из обязательного репертуара: «Вас, конечно, беспокоит в первую очередь материальный вопрос: как, мол, ем, есть ли режим и пр. пр. Ем очень хорошо, режим установлен железный. Встаем в 8 ч., в 9 — завтрак, в 2 ч. 30 мин. обед, до 6 спим, в 6 чай, в 9–10 ужин; в 12 ч. спать». Ангел, а не ребенок! Все валерьянковые слова маме — полной чашей. Знал, шельмец, где подстелить соломки.

Дальше обычное кино для той же целевой аудитории: «Взвесились с В. Я. (Виленкиным. — Е. Ч.). Специально сообщаю вам: мой вес 62 кг 700 г., чтобы потом можно было сравнить». Как вы помните, тема веса и прибавления оного — одна из самых частотных в письмах родителям, особенно матери, для которой важен вес как символ жизнеспособности. «Забот — в смысле приготовить еду совсем нет — полное обслуживание. В. Я. обо мне заботится всячески: заставляет пить молоко, есть утром кашу, не разрешает купаться в море и т. д. Так что об этой стороне не беспокойтесь».