Олег Ефремов. Человек-театр. Роман-диалог

Там с осени 1949 года и предстояло работать Олегу Ефремову. Очень удобно: он жил неподалеку, рядом были МХАТ и другие театры, можно было посещать спектакли (актерам полагались контрамарки). Труппа в ЦДТ была и правда слабой — набирали «с бору по сосенке», актеры были в основном молодые и неопытные, что понятно — играли-то детей. Недавно был назначен новый худрук — мхатовка Ольга Пыжова, управлявшая театром вместе с мужем Борисом Бибиковым. Из дневника Ефремова можно увидеть, что он мало знал о ЦДТ, хоть и провел несколько лет рядом с ним — даже произвел Пыжову в мужчины, видимо, объединив ее с Бибиковым. В 1950 году в театр пришла еще одна мхатовка, прославленная Мария Кнебель, ставшая позже его руководителем. Именно она поставила «Конька-Горбунка», где впервые заблистал Ефремов-актер, а позже доверила ему постановку спектакля «Димка-невидимка», дав зеленый свет Ефремову-режиссеру. Марию Осиповну можно считать второй «крестной матерью» О. Н. в искусстве после княжны Кудашевой, а ее любовь к Чехову наверняка укрепила его влечение к классике. Благодаря Кнебель в ЦДТ из Рязанского театра перешел Анатолий Эфрос, поставивший здесь многие спектакли — по словам А. Смелянского, именно здесь и именно благодаря Эфросу началось в 1950-е годы возрождение российского театра. Поставил он и первые пьесы Виктора Розова, в которых играл Ефремов; так началась их дружба, породившая первый спектакль будущего «Современника».

Но это было потом, а пока, летом 1949-го, Ефремов переживал непростой период: окончание Школы-студии, выбор театра, подготовку к свадьбе, которая состоялась 5 сентября. Между «Лиля — моя жена» и действительной женитьбой прошло три месяца, когда влюбленные были женихом и невестой. Чувства запомнились навсегда.

Дневниковые записи за 1949–1953 годы кратки и хаотичны. Планы работ, дел, чтения, отзывы о писателях и книгах. Регулярно план написать — рассказ и стихотворение, пьесу. Эти 29 листов написаны на выдранных из неясно чего страницах типа амбарной книги. Графы расчетов. Внешне похоже на школьный дневник. У О. Н. все пронумеровано и сгруппировано. Что читать, что лечить.

Здесь интересно, что он прочел — и что подумал. Например:

«20–24 августа прочел „Бесы“. Гениальный писатель. Страшная мерзость всё. Диалог о Боге.

Прочел „За власть Советов“ Катаева. Продолжение „Белеет парус одинокий“. Катаев художник. Лепит все пластично. Хорошо начало. К концу много фальши. Много газетного.

„Дневники Брюсова“. Интересно читать. Но пишет не для себя — чтобы прочли. Много общего и <нрзб.> Прочесть стихи Брюсова.

„Далекие годы“ — Паустовский. Очень чистая книга. Хорошо написана».

Далее подведена черта и написано «ИТОГ. План выполнен % на 35». Он беспощаден и быстр. План на 100 % включал не только чтение, но написать и подумать.

— Мне нравились списки литературы: что прочитать — и что написать. Слово «писатель» в России долго было священным.

— Мне тоже нравятся списки. Пока писала книгу о вас, накопила столько, что впору теперь делать новую книгу: что подсказал мне Олег Ефремов своей жизнью, своей библиотекой, своими записями. Новый взгляд на историю СССР как минимум.

— Когда не знаешь, чем брать… Волнуешься, когда не уверен, что это крайне необходимо. В нашей профессии очень трудно, если не уверен, что это крайне нужно тому человеку — зрителю в зале, который отдал тебе свое время.

— Мне сказали, что в тот день 24 мая 2000 года рядом с вами были Библия и записная книжка.

— Да, Книга Книг и моя книжка. Я хоть и бросил дневник в середине шестидесятых, но привычка говорить — с собой — буквами — никуда не уходила. Что-то да пригождалось всегда. Такие дела…

* * *

Ефремов всегда был педантичен в деле. Он завел дневник для воспитания воли: построить себя. Ему было необходимо воспитать себя человеком. Он так решил. Сначала написано «творческим человеком», потом «творческим» зачеркнуто. Главное быть человеком, а что это такое — об этом и весь дневник его, и вся жизнь.

Начало дневника в 1946-м — вроде принуждения к письменности, чтобы тащить себя, он недоволен собой, надо переделать. Открывается суперактивная фаза дневника, когда тетрадок и блокнотов по три на каждый месяц, а записей об одном событии — по нескольку. Самые густые дневниковые годы — студенческие. Потом, когда начался его Центральный детский театр и путь в кино, записей все меньше, а к концу пятидесятых наступило резкое diminuendo.