В полную мощь звучит в «Правилах бегства» и такой значимый для куваевского творчества лейтмотив, как «лейтмотив диссертации». В «Территории» некоторые обитатели Города, гадая о причинах, заставивших Чинкова подать рапорт о переводе в Посёлок, решили, что «Будда стремится в захолустье, чтобы написать диссертацию» («В Северстрое не одобряли диссертаций», – замечает Куваев). В рассказе «Кто-то должен курлыкать» (1973) главный герой, не названный по имени биолог-лесовод, проделал путь, который его рядовым коллегам наверняка казался фантастическим: после того как он долгие годы «копался в шокшинских лесах, восстанавливал рубки кедра военных лет и писал незамысловатые статейки о связи почвенных микроэлементов и продуктивности леса», неожиданно случились «Большая Научная Ревизия, косуля на вертеле, „сильный коньяк“» и – как результат – приглашение в столичный институт под крыло академика Г. П. Никитенко. Но спустя семь лет бесплодной работы над диссертацией он приходит к выводу, что, наверное, научный потенциал был им «исчерпан в тех самых статейках», а сам он превратился в «унылого научного неудачника». Всё это подталкивает его к решению уволиться из института, но последняя, как ему кажется, экспедиция на побережье Белого моря, встреча со старухой Евдокией и услышанная от неё заповедь («Лес-то один не может стоять, – ровным голосом произнесла Евдокия. – Кто-нибудь должен по нему ходить, курлыкать, петь да перекликаться. Без голосу лес-то засохнет, умрёт») становятся подспудным стимулом для спасительной интеллектуальной перезагрузки. Готовясь бросить институт и перебраться в далёкий лесопитомник, герой начал «приводить в порядок собранные за семь лет материалы» и вдруг в один из вечеров «осознал, что статья, которую он пишет, и есть та самая диссертация, которую ждали от него семь лет». Несмотря на то, что предзащита прошла просто блестяще, главный герой рассказа не отказывается от своего плана уехать из Москвы и трудиться в отдалённом лесопитомнике, полностью отдаваясь любимому делу «курлыканья» и ходьбы. Он уже собирается «сдать комнату», «упаковать вещи» и выписаться, как неожиданно выясняется, что ему предлагают поехать на год в Австралию «для изучения австралийского метода выращивания эвкалиптов». По правилам советских заграничных перемещений, поездка эта возможна только с женой, а жена «курлыкающего» диссертанта ушла от него сразу же после завершения Беломорской экспедиции, решив, «что ей ни к чему неудачник». Однако в тот момент, когда новообращённый последователь старухи Евдокии размышляет о сомнительных перспективах своей поездки к антиподам, приходит телеграмма от жены, в которой сообщается, что она «простила его и скучает». Это известие будущий специалист по эвкалиптам воспринимает как безапелляционное решение высших сил, самовластно распоряжающихся его судьбой: «С телеграммой в руках я сел на стул и понял, что с Австралией наверху уже решено. Такие вещи моя жена всегда знала точно и раньше меня».
Но больше всего его беспокоит даже не возвращение жены, волокущей за собой в качестве приданого скопище разномастных, но в разной степени омерзительных подруг, а то, что поезд будущей жизни будет катиться теперь по колее не им выбранного существования: «…где-то в глубине души я уже чувствую безысходность событий – быть мне в Австралии, изучать эвкалипты. Это значит, что в питомник я не попаду года два, а если честно – не попаду уже никогда. Никогда не заниматься мне простым делом выращивания деревьев. И значит, никогда не достичь величия души, когда на старости лет тебе дают кличку Студента (Студенткой называют старуху Евдокию. –
Решение героем уже, к сожалению, принято. Успешная защита диссертации в художественном мире рассказа становится ложным даром судьбы: она гарантирует продвижение по службе и даже вожделенную советским человеком загранпоездку (причём не в Болгарию, а в самую «заграничную заграницу», смыкающуюся с Антарктидой!), но взамен требует отказа от сокровенной мечты и любимого дела.