Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

Светлана окончила Пятигорский институт иностранных языков (она будет переводить переписку Моуэта и Куваева, который знал только «немецкий со словарём») и работала в Терсколе лаборанткой в одном из подразделений нальчикского Высокогорного геофизического института, прямо на склоне Эльбруса. Здесь они и познакомились: Олег приезжал к сестре и её мужу Георгию Бартишвили работать и осваивать горные лыжи, а Светлана жила в одном коттедже с Галиной Куваевой, работавшей в том же институте. Светлану поразили глаза Олега: «Меня на мгновение ослепил луч синевы». Началась «телеграфная любовь», стали встречаться…

Не было у Куваева ни приличной квартиры (не успел), ни машины, ни телефона. Он не был женат и считал себя неприспособленным к семейной жизни, не осталось у него и детей (есть человек, которого называют внебрачным сыном Куваева, но этот щепетильный вопрос мы разбирать не будем). Из письма Светлане: «Кроме работы, должна быть ещё и заинтересованность: семья, дети и круг твёрдых обязанностей. А так ведь отними у меня литературу, так даже пустого места не останется».

К квадратным метрам он относился спокойно, но в последние годы сетовал: «Нет даже крыши своей, под которую можно привезти насовсем любимую женщину». Квартирный вопрос пытался решить в течение нескольких лет. Писал Сергею Михалкову: «Негде жить и работать, и чёткого выхода из ситуации как-то не видно… Мне сорок лет. Весьма значительную часть своей жизни я провёл по общежитиям, интернатам, баракам, палаткам и прочее. Ну, в детском состоянии во всём этом виноваты обстоятельства, так жили миллионы, и жаловаться ни к чему. Во взрослом же я готовился быть полярным геологом, затем десять лет был им – это входило в профессию, и я никогда ничего не просил… Сейчас я профессиональный литератор. У Союза писателей я также ничего не просил до тех пор, пока не получил заверений хотя бы центральной печати в том, что работа моя представляет общественную и, если угодно, идеологическую ценность. Когда же я обратился за помощью, то всё свелось к сидению в приёмных и благожелательно-пустым разговорам…» (Георгий Бартишвили: «В кооператив не вступил, не успел. А может, и не собирался там жить, у него было предвидение, что не доживёт…»)

Как вспоминает Светлана, после «многих страданий», случившихся по её вине, и «великого прощения» от Олега они отправились на Белое море за гранатами вместе с Игорем Шабариным. Олег, вспомнив старинные поверья, назвал гранат «камнем верности».

Он ценил красивые камни. В 1974-м сообщал Жилинскому, что «на старости лет» начал собирать минералогическую коллекцию: «Есть аметист, неплохие гранаты, опалы – все с Колымы. Ну, о топазах речи, конечно, нет. Моя голубая мечта – добыть образец берилла…» Писал Мифтахутдинову: «Можно в виде компенсации за измену геологии заняться минералогией. Похожу несколько месяцев в родной вуз, поработаю с паяльной трубкой и коллекциями – восстановлю былое». Выходит, бывших геологов не бывает.

Тогда, в июне 1973-го, Олег и Игорь навыколачивали из породы столько кристаллов граната, что навьючили образцами даже Светлану. Когда копали червей для рыбалки и она брезговала брать их руками, Олег пригрозил: «Не возьму на Чукотку». Именно в той поездке они познакомились с Анастасией Александровной Петровой – Евдокией из рассказа «Кто-то должен курлыкать» (первоначально – «Кругом русские люди»). Олег потом высылал ей конфеты, чай, змеиный яд для ног…

Разъехались: Светлана – в Терскол, Олег – в подмосковный Калининград. В 1973 году Анатолия Чайко, мужа сестры Светланы Гринь Людмилы, пригласили в Переславль-Залесский на строящийся химзавод (ОАО «Славич»). Супруги Чайко перебрались туда из Ростова-на-Дону, им дали двухкомнатную квартиру. Летом того же года Светлана Гринь переехала из Приэльбрусья к сестре и её мужу – поближе к Олегу. Устроилась на тот же завод, по выходным ездила к Олегу в Болшево, в рабочие дни он сам приезжал в Переславль-Залесский – за 120 километров. По вечерам гуляли по окрестностям, посещали полуразрушенный Никитский монастырь. Олег устраивал «романтические путешествия» на берег Плещеева озера, где когда-то Пётр Первый испытывал свой знаменитый ботик. Раз отыскал большую валежину для костра, взвалил на плечо и потащил на Александрову гору, где, по преданию, разбивал шатёр Александр Невский. Летом купались, зимой ходили на лыжах (у Олега были модные горные – «Металл», польского производства). «Сидя в этом гнезде нашего отечества: Загорск, Переславль-Залесский, Ростов тут же рядом, – видишь, что предки наши были умные мужики, очень понимали в пейзаже. Красивее этих мест и не видал я…» – записал Куваев.

Именно в Переславле-Залесском Анатолием Чайко – заядлым фотолюбителем – были сделаны на балконе его квартиры последние снимки Куваева, где он по-шукшински морщит лоб и очень серьёзно смотрит в камеру усталыми глазами, будто силясь что-то понять, а изо рта торчит трубка с вьющимся дымком. Есть вариант с улыбающейся Светланой рядом, но более известна одиночная фотография, которой иллюстрированы многие книги Куваева.