Олег Меньшиков

В спектакле заметно, как кинематограф приобщил Меньшикова к постоянной смене кадров, к монтажным стыкам, к световым акцентам. В первой встрече Софьи и Молчалина он словно останавливает действие "стоп-кадром": изящные, вырезанные из черной бумаги, милые силуэты барышни и ее возлюбленного, аркадских пастушков, разыгрывающих пастораль. Но пастораль фальшивую. Об этом знает Алексей Васильевич Молчалин и не знает Софья Павловна, живущая в мире французских романов. Она восторженно рассказывает Лизе о своем ночном свидании, как бы в аккомпанемент идиллии:

Возьмет он руку, к сердцу жмет

Из глубины души вздохнет,

Ни слова вольного, и так вся ночь проходит,

Рука с рукой, и глаз с меня не сводит,

Смеешься! можно ли! чем повод подала?

Тебе я хохоту такому?

Хохочет не только очень земная, неглупая и, похоже, уже умудренная любовным опытом горничная. Куда как громче хохочет на спектакле зрительный зал, для которого эти "рука с рукой" не то что доисторические хроники, но и вообще нечто, не имеющее никакого отношения к действительности. Такова режиссерская задача. Вторая точка опоры в иронии: Молчалин с откровенной усмешкой называет господскую дочь, в него влюбленную, "печальной кралей". То есть уже дан первый набросок характера героини, проступающий и во взгляде режиссера, и в реакции зрителей: избалованная девица, страстная читательница книжиц, купленных где-нибудь в лавке на Кузнецком мосту, сочинений разных иноземных писателей и писательниц о любви, пылкой и неземной, для чего годится красавец с томным взглядом Молчалина. Как не вспомнить о заполонивших Россию в наши дни идиотических переводных романах, чтиве для метро, охотно скупаемых нашими женщинами?..

От скуки Софья Павловна давно вообразила себя какой-нибудь прелестной Аделью или Селиной, а хитреца Алексея Васильевича - бедным рыцарем, сгорающим от платонической к ней любви...

И все было бы так, если бы не Софья. Софья, какой она сыграна актрисой Ольгой Кузиной, чье исполнение - обидная и безнадежная неудача спектакля. Ученица Марка Захарова, она поначалу пробовала свои силы в театре Ленкома, сыграла Фаншетту (без особого успеха) в захаровской "Женитьбе Фигаро", но вскоре вынуждена была оставить прославленную сцену. К сожалению, не состоялась ее работа и в "Товариществе 814" - Софья осталась самой бледной и невыразительной фигурой, сначала и до конца, отчего спектакль заметно проигрывает.

Не стану подробно обращаться к известному прототипу этой героини, тезке ее Софье, в которую был влюблен в молодости Грибоедов. Соперником его был Якушкин, впоследствии декабрист, воспетый Пушкиным в Х главе "Онегина". Она была не только хороша своеобычной, странной красотой, но еще более пленяла острым умом, обладала сильным характером и недюжинной волей. Грибоедову и Якушкину предпочла князя Шаховского, который тоже имел отношение к восстанию на Сенатской площади, был сослан, сошел с ума, умер на руках преданной и любящей жены... Что-то от подобной женщины замечательно играла Татьяна Доронина в спектакле Товстоногова, где ее Софья была ровня Чацкому, любила его и сражалась с ним.

Трудно сказать, что привело к Молчалину ту Софью, какой играет ее Кузина. То ли бросилась за утешением после отъезда Чацкого, сочтя это обидным пренебрежением ее чувствами? И мстит теперь старому приятелю, доказывая ему превосходство "уступчивого, скромного, тихого" секретаря ее батюшки? А может быть, действительно позабыла прошлое, общее ее и Чацкого? Душа "ждала кого-нибудь", им стал человек, который постоянно рядом с ней, перед ее глазами, улыбается, исполняет малейшие прихоти, не противоречит, не посмеивается, как, вероятно, посмеивался и над нею Александр Андреевич? Или просто глупая девица, увидевшая в ничтожестве героя, наделенного тьмой достоинств?..

Ответа не найти. Кузина-Софья нужна лишь для того, чтобы подавать Чацкому реплики, чтобы напоминать, что это все же одушевленный предмет, а не часть реквизита. К тому же актриса необаятельна, мелкие черты лица теряются на сцене, она плохо двигается - все время кажется, что она носит не платье начала XIX века, а джинсы и солдатские ботинки. Но больше всего мешает верить ей непреходящая злоба, в которой существует ее Софья с первой до последней минуты на протяжении всего спектакля. От этого драма неразделенной любви Чацкого прозвучала, скорее, как его взволнованная тоска о ком-то другом. О женщине, менее всего имеющей отношение к той, которая в спектакле зовется Софьей Павловной Фамусовой...