Читаем Олег Меньшиков полностью

Его главный оппонент - Фамусов. Но пока еще для Александра Андреевича Павел Афанасьевич только смешной старик, отец его Софьи, друг родителей, в доме которого Чацкий был всегда своим. Вместе с Игорем Охлупиным Меньшиков рисует легкую вязь новых отношений героев, в которых уже таится опасная взрывчатая сила. Пока она мгновениями вспыхивает в коротких, насмешливых репликах-стрелах Чацкого. Охлупин играет тривиальность, которая в реальной жизни почти всегда оказывается гораздо сильнее оригинальности. Тем более тривиальность Фамусова может легко одолеть юного говорливого донкихота. Охлупин и Меньшиков, Фамусов и Чацкий, движутся друг к другу, как неторопливо движутся навстречу вражеские войска. Схватка неизбежна. Движение рождено неумолимым противостоянием и должно так или иначе разрешиться боем.

Вместе с тем больше всего Чацкий, как всякий влюбленный, занят мыслями о Софье. Он щедро тратит свою энергию и энтузиазм, беспечно расточает мысли и речи, дерзит Павлу Афанасьевичу - всегда так вел себя с ним, ничего нового между ними пока вроде не происходит. Хотя впечатления Чацкого обманчивы - но ведь он всегда обманывается...

Визит Скалозуба выстроен Меньшиковым в интересной мизансцене. С одной стороны сцены в креслах сидят хозяин дома и бравый полковник; с другой, в кресле, повернутом к ним спиной, замер Чацкий, которому вообще неинтересен гость. Разве что волнует его как возможный претендент на руку Софьи. Но слишком глуп, туп и тому подобное, чтобы всерьез его принимать: Александр Андреевич, как все эгоисты, не способен выйти за пределы собственных оценок. Пока зычный бурбон не вписывается в круг его ревнивых страданий...

Скалозуб неожиданно молод, красив, строен, в отличие от общепринятого рыкающего полковника, каким его обычно играют. Это оправдано у Меньшикова в то время, после Отечественной войны, многие быстро делали армейскую карьеру. Скалозуб, несомненно, честно служил, честно воевал. Он простодушен и искренен - до поразительной, порою кажущейся просто невероятной, глупости. Отчасти по молодости - что на уме, то на языке. Но на уме у него так немного, что язык его совсем не опасен. Вместе с режиссером Пинчук удачно превращает глупость, откровенность и доверчивость Скалозуба в нечто даже привлекательное. Его замкнутость исключительно на военной профессии, с нее для него начинается и кончается все на свете, что кажется умилительным в исполнении Пинчука. Сергей Сергеевич Скалозуб таков, каков он есть, не лучше и не хуже, ему и в голову не придет как-то себя приукрасить, показаться интереснее. Он совершенен в этой самодостаточности, а все совершенное любопытно... Да еще расположен к людям - в том числе и к новому лицу, Чацкому, сразу подметив в нем "единомышленника"... Чем немного обезоруживает Чацкого - неужели в мире еще водятся такие недоумки?

Пока Фамусов вьется вокруг потенциального завидного жениха, набросив личину доброжелательного дядюшки, пока он всячески старается как бы между прочим выдавить из Скалозуба желанное предложение руки и сердца, адресованное Софье, Чацкий постепенно начинает вслушиваться в их беседу оборачивая к ним голову, реагируя на матримониальные мотивы, усиливающиеся в речах Фамусова. В отличие от тупицы жениха, он улавливает смысл слов куда как острее. Наконец, вступит в диалог, не сумев далее усмирять возбуждение и нервный выплеск. А его, как в забытом прошлом, отправляют в детскую: "Пожало-ста, сударь, при нем не спорь ты вкривь и вкось, и завиральные идеи эти брось..." Ставят в угол, не принимают всерьез, не допускают во взрослые разговоры. В проблемы, которые сейчас обсуждаются, имеющие к нему, Чацкому, самое прямое отношение!..

Мне кажется, отсюда, с этой сцены, Меньшиков - режиссер и актер уверенно ведет спектакль по твердо очерченному им пути. На сцене не появится гражданин, трагический любовник, ненавидящий рабство. Но юнец, выбежавший назло всем из детской, начнет наконец взрослеть. Насколько это верно по отношению к классической пьесе? Верно постольку, поскольку реализовано постановщиком.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное