После отпуска у Олега сменился партнер — Дядюшку стал играть Михаил Козаков. И тут случился инфаркт. В 29 лет! Пока Табаков лежал дома, к нему приходили, разговаривали, было даже нечто вроде репетиций. Когда он попал в больницу, вопрос о репетициях отпал сам собой. Но в больнице завершилась та немаловажная работа, которая потом увидела свет. Кажется, Эйзенштейн сказал: «Выше своего эмоционального опыта не прыгнешь». Именно в больнице актер осознал, что ему в жизни наряду с успехом явно не хватало другой стороны медали — душевных и физических страданий. Только живые ощущения, человеческие чувства лежат в основе актерской профессии. Чувства — единственное золото этого довольно жестокого и эгоцентрического ремесла. Если артист обладает багажом пережитых им чувств, он понимает, про что играет, значит, у него есть шанс для дальнейшего развития и самосовершенствования. Табакову в жизни везло — самыми большими несчастьями казались возможность закрытия театра в 1960 году, а до этого перспектива окончить школу с плохими баллами из-за математики и физики. Таков к этому времени был драматический и трагический запас его эмоциональных ощущений.
На первый взгляд больница никакого непосредственного влияния на работу оказать не могла. Но там актер прошел какую-то другую школу. Пока он лежал в больнице, двое в его палате умерли. «И среди прочего я понял состояние, когда жизнь кончается. Понял, что самое талантливое представление о чем-то остается только представлением, но не становится твоим эмоциональным опытом, если не увидишь конца человеческих устремлений на этом свете», — писал актер в воспоминаниях. Тогда-то у него и возникло физически необходимое желание сыграть роль Александра Адуева. Актер проходит разные круги самоутверждения. Сначала он ждет признания у товарищей, коллег, потом хочет успеха у зрителей. Круг признания все время расширяется, и вот он уже выражает желание, чтобы о нем не только говорили, но и писали. И в этот момент актеру уже начинает казаться, что он сам понимает и чувствует глубже и серьезнее, чем любая критика. Табакова от этих мыслей спасала ирония в адрес собственных успехов. Самоирония помогала не забыться, не стать пошляком. Его рассказы о том, как он видит себя со стороны, — удивительный подарок слушающим. Далеко не каждый талант способен быть таким открытым и честным в передаче собственных ощущений.
После больницы Табаков отдыхал. И в эти дни он ощутил в себе новое состояние: стало не важно, как отреагируют окружающие, главное — высказать, «вынуть то, что накопил», поделиться новым человеком в себе. В такие репетиции он даже чувствовал себя здоровым. Из-за болезни его предлагали заменить, но необыкновенная, редкая преданность со стороны Галины Волчек не позволила это сделать. Они дружили давно. Иногда больше, иногда меньше. Обоим одинаково доставалось от Ефремова. «Всегда буду помнить, как Галина Борисовна Волчек и я, люди, обладающие стойким комплексом полноценности, стояли посреди московской улицы и плакали навзрыд — после беседы с нашим молодым лидером, не утруждавшим себя поиском деликатных слов», — напишет спустя годы Табаков.
Кто-то заметил, что актерская практика формирования профессионализма напоминает процесс выращивания алмазов. Алмазы создаются постепенным наращиванием кристаллов, проходя через огонь и сильное сжатие. Так и актер становится художником не сразу, а в результате постепенного обогащения мыслями, эмоциями, поисками. Иногда это может быть связано и с отрицательным опытом и впечатлениями, но через это актер должен пройти. Все эти актерские «мозоли» будут ему нужны и желательны в работе. Табаков не просто играл современников, он сохранял их в душе, сам заражался прекрасными порывами «делать жизнь», быть в ней конкретно за что-то и конкретно против чего-то. Поэтому его герои, много удаленные от современности, и сегодня волнуют. Признавая только поиск, движение, развитие, табаковская неуемная страсть на протяжении всей жизни что-то строила, создавала, «делала дело». В «Обыкновенной истории» Гончарова описана самая обыкновенная история в мире — крушение юношеских иллюзий. Автор книги «О теории прозы» Виктор Шкловский приводит рассуждения Гегеля о времени, переживаемом каждым человеком, о годах ученичества, когда «субъект со своими субъективными целями и своей любовью начинает противостоять существующему порядку. Но учение кончается тем, что субъект обламывает себе рога и вплетается со своими желаниями и мнениями в существующие отношения и разумность этого мира, в его сцепления вещей и приобретает себе в нем соответствующее местечко»[31].