Читаем Олег Вещий. Великий викинг Руси полностью

То же самое относится и к имени воеводы князя Ярополка Святославича Блуда, имя которого (помимо очевидных славянских коннотаций) может происходить от древнескандинавского слова blóð со значением «кровь», «кровавый» (подобно тому как норвежский конунг Эрик носил прозвище «Кровавая секира»)[68]. В то же время соратником Ярополка был некий Варяжко — имя, восходящее к неславянскому этнониму «варяг», но в славянской форме. Мать князя Владимира звали Малушей, она была дочерью некоего Малка Любечанина и сестрой Добрыни. В Повести временных лет под 1000 годом упоминается смерть некоей Малфреди от скандинавского имени Малмфрид (Malmfriðr). Ясно, что она принадлежит к княжескому роду, но кем она была, в летописном тексте не сказано (это сообщение восходит к какому-то помяннику, который, вероятно, вёлся при киевской Десятинной церкви). То, что Малфредь входила в число предков позднейших Рюриковичей, подтверждается использованием, хотя и не частым, этого имени у потомков Владимира в дальнейшем. Существует версия о том, что Малфредь — это и есть мать Владимира, Малуша[69]. Получается, что у славянина (?) Малка, происходившего из Любеча, сын носил славянское имя, а дочь — скандинавское (переосмыслявшееся и по-славянски). Все эти примеры показывают, насколько «гибкими» в зоне скандинаво-славянских контактов на Руси оказывались имена и даже слова, которые могли наделяться смыслами и по-скандинавски и по-славянски. Поэтому нет ничего удивительного в возможности влияния имени Олег/Ольга на первую часть имени князя Святослава.

Но имя Олег и в своей древнерусской форме стало популярным у династии Рюриковичей. Следующим после Олега Вещего его носил второй из сыновей Святослава Игоревича — древлянский князь Олег, трагически погибший во время усобицы в 977 году. Его имя, как и имя его старшего брата Ярополка, стало вновь актуальным после того, как Ярослав Мудрый в 1044 году велел выкопать останки Ярополка и Олега (оба умерли язычниками), крестить их и захоронить в Десятинной церкви. Двое внуков Ярослава — сыновья его сыновей Изяслава и Святослава — получили имена Ярополк и Олег соответственно (Олег даже оказался полным тёзкой Олега Древлянского — оба носили отчество Святославич). При этом Олег в крещении был назван Михаилом, тоже, вероятно, не без участия своего деда[70]. Этот Олег стал потом известным черниговским князем, и от него пошла династия чернигово-северских князей Ольговичей, в которой имя Олег сделалось родовым. Кстати, интересно, что второго своего сына Олег Святославич назвал Игорем, подобно тому как Игорь Рюрикович был преемником и «воспитанником» Олега Вещего. Имя Олег стало популярным и в рязанской ветви Рюриковичей, которые пошли от младшего сына того же Святослава Ярославича, чьим сыном был и Олег Черниговский. Единственный Олег, канонизированный Русской православной церковью в период средневековья — Олег Романович, князь брянский, также происходил из черниговской ветви Рюриковичей. Но о дальнейшей судьбе имени Олег в истории русской культуры речь впереди.


Глава вторая

Киев


А. Н. Верстовский. Увертюра к опере

«Аскольдова могила»

Начало связного повествования об Олеге в Повести временных лет начинается в летописной статье под 882 годом. Вернее, в ней содержится большая часть рассказа о вокняжении Олега в Киеве и дальнейшем обустройстве его владений. Ясно, что когда-то этот фрагмент составлял единое целое, лишь позднее «разбитое» на несколько лет и охватившее таким образом четыре года (882–885). Тем не менее в этой хронологической канве 882 год оказался центральным. Начало рассказа выглядит так:

«Поиде Олегъ, поимъ воя многи, варяги, чюдь, словени, мерю, весь, кривичи, и приде къ Смоленьску съ кривичи, и прия градъ, и посади мужь свои, оттуда поиде внизъ, и взя Любець, и посади мужь свои». В переводе Д. С. Лихачёва: «Выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь, кривичей, и пришёл к Смоленску с кривичами, и принял власть в городе, и посадил в нём своего мужа. Оттуда отправился вниз, и взял Любеч, и также посадил мужа своего»[71].

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное