Олег Вещий. Великий викинг Руси

Другое дело, что в летописном известии под 964 годом сообщается, что и вятичи платили дань хазарам «по щьлягу от рала» (ещё раз дань вятичей «с плуга», без указания, правда, её характера, упоминается в Повести временных лет под 981 годом). Это вроде бы противоречит известию 859 года, но согласуется с типом дани, которую платили хазарам родственные вятичам радимичи согласно сообщению под 885 годом. О близком родстве вятичей и радимичей, чьи предки-эпонимы Радим и Вятко были братьями и происходили «от ляховъ», то есть поляков, сообщает в начальной своей части Повесть временных лет. Противоречие снимается, если предположить, что упоминание племён, плативших дань хазарам, было искусственно вставлено в то известие Начального свода, где говорилось о северных племенах — данниках варягов[153]. Таким образом, в известии 859 года указание на дань белой веверицей от дыма (или от мужа, согласно тексту Новгородской первой летописи) относится, как можно думать, не к южным племенам Руси, а к северным. Хазарам же дань платили, скорее всего, по шелягу (во всяком случае радимичи и вятичи).

Название «шеляг» сближают обычно с названием польской монеты (от германского «шиллинг»), учитывая упомянутое «ляшское» происхождение этих племён[154]. Поскольку дань польской монетой выглядит в данном случае неестественной, а вовлечённость радимичей и вятичей в товарно-денежные отношения в их монетном воплощении сомнительной, то и в указании летописца виделся скорее домысел или же условное выражение некоей суммы дани (по предположению историка Б. А. Романова). Между тем существует и иное толкование этого слова, сближающее его со словом «шэлэг» — «белый», «серебряный», — обозначающим арабский дирхем, который употреблялся в качестве монеты в Хазарском каганате[155]. В этом случае сбор дани в эквиваленте дирхема, выполнявшего функции своеобразной международной валюты для всей Восточной Европы в то время, для данников Хазарского каганата не кажется удивительным[156].

Как бы то ни было, на покорённых древлян Олег возлагает более тяжёлую дань — «чёрными куницами», которые были дороже «белой веверицы», то есть белки. На северян — «дань легьку», по-видимому, меньшую, чем та, которую они платили хазарам. Дань радимичей осталась такой же, как и при хазарах («шеляг»). Соотношение более лёгкой дани северян и аналогичной хазарской дани радимичей объясняется следующим образом: земля северян располагалась на границе со степью, с землями Хазарского каганата, а радимичи располагались в глубине лесной зоны, в большем отдалении от хазар. Поэтому Олегу важно было расположить к себе северян более лёгкой данью, а дань менее «опасных» в этом отношении радимичей осталась прежней[157]. В заключении летописец вновь перечисляет племена, оказавшиеся подвластными Олегу в результате киевской «кампании» — поляне, древляне, северяне и радимичи, — и называет племена непокорённые, с которыми Олег воевал. Это уличи и тиверцы, жившие на землях между Днепром и Прутом.

В результате «при Олеге под властью киевского князя оказывается вытянутая более чем на тысячу километров с севера на юг территория. Управлять ею без наместников было физически невозможно»[158]. Такие наместники киевского князя находились в Смоленске (Гнёздово), Любече и, по-видимому, в Новгороде, то есть вдоль Пути из варяг в греки. На землях подвластных племён для контроля путей и сбора дани возникали дружинные поселения, типа упомянутой ранее Шестовицы (летописные «городы» Олега). Так формировалось Древнерусское государство.

Значительную роль в этих процессах, конечно, играли варяги. Вместе с Олегом в Киеве, по мнению историка Е. А. Мельниковой, впервые «появился постоянный и значительный контингент скандинавов», и эта общность, по её мысли, оказалась интегрированной в славянскую среду настолько, что «объективно коренным образом отличалась от походов викингов», проводя политику, преследовавшую цели «консолидации и укрепления восточнославянского государства»[159]. Между тем, судя по летописным известиям, некое, условно говоря, «государственное строительство» осуществлялось на севере будущей Руси ещё при Рюрике, а скандинавский контингент появился в Киеве при Аскольде и Дире, если не раньше — достаточно вспомнить поход на Византию 860 года. Бесспорно, скандинавы интегрировались в местное восточнославянское общество, чему есть немало примеров. Однако необходимо учитывать и тот факт, что скандинавская элита в течение, по крайней мере, полувека после захвата Олегом Киева сохраняла не только своё ведущее положение в системе формировавшейся древнерусской государственности, но и, очевидно, определённое самовосприятие, о чём свидетельствует отразившийся в письменных источниках именослов.