Читаем Олег Вещий. Великий викинг Руси полностью

Такая разница в интерпретациях текста возникла от того, что сам текст в этом месте не очень ясен, отсюда и сложность перевода. Итак, можно думать, что этимология пошла по простому пути — название росов происходит от имени некоего Роса, с которым связаны какие-то предсказания, которых кому-то удалось избежать. Название «дромиты» не вполне ясно, его этимология от слова «дромос» (бег), конечно, также представляет собой «народный», «наивный» вариант. Дромонами, то есть «бегунами», называли скоростные византийские корабли. Возможно, и прозвище росов могло быть как-то связано с их судами. Это прозвание известно и по другим хроникам — в хронике Продолжателя Феофана росы, «коих именуют также дромитами, происходят же они из племени франков», упоминаются при рассказе о походе князя Игоря на Византию в 941 году[178]. Упомянутые перед росами Иерон и Фарос были неизбежными пунктами, с которыми сталкивались древнерусские корабли в походах на Константинополь (так было и во время того же похода Игоря).

Неожиданное упоминание росов в тексте хроники Псевдо-Симеона требовало объяснения. Высказывались разные предположения. Например, возникла мысль о том, что названия из хроники Псевдо-Симеона, не относящиеся к топографии войны с Львом Триполийским, на самом деле отражают какое-то иное событие, связанное с русами. В источнике, которым пользовался составитель хроники, это событие было описано, но по каким-то причинам составитель не включил это описание в свой текст, сохранив лишь соответствующие объяснения названий. С другой стороны, Продолжатель Феофана вовсе выпустил эти события из рассказа о 904 годе, сосредоточив всё внимание на походе арабского флота. Почему ни в одной из хроник событие, связанное с русами, не нашло никакого отражения, сохранившись только в виде туманного этимологического экскурса, остаётся неясным. Тем не менее за этимологиями попытались разглядеть реальный контекст. Этот контекст мог быть только одним — коли в хронике Псевдо-Симеона упоминаются разные географические названия и само название «росы», логично предположить, что имелось в виду некое нападение русов на Византию. Благо этому соответствуют и некоторые «обязательные» для такого набега пункты, упомянутые в хронике (прежде всего Иерон и Фарос).

Но о каком набеге могла идти речь? Высказывались разные версии. Набег связывался с походом Владимира 988 года, отмечалась и аналогия с походом Игоря 941 года (на мой взгляд, наиболее яркая, учитывая соответствующие пассажи о росах-дромитах в рассказах византийских хроник об этом походе). Наконец, одна из гипотез говорила о походе русов в том же самом 904 году, когда произошло нападение арабского флота. Якобы русы удачно воспользовались моментом, когда морские силы империи были отвлечены на флот Льва Триполийского, и внезапно совершили набег на Константинополь, окончившийся для них неудачно. При этом название «дромиты» связывалось с наименованием длинного полуострова Тендра в устье Днепра, который с древности назывался «Ахиллов бег» (Dromos Achilleos). Таким образом, напавшие на Константинополь росы оказывались не русью Олега, а русами, жившими в устье Днепра и на побережье Чёрного моря — славяно-варяжской вольницей, на свой страх и риск решившей попытать счастья у стен византийской столицы[179]. Между тем важной фигурой в интерпретациях текста Псевдо-Симеона выступает некий Рос, который (если, конечно, понимать его как личность) каким-то образом связан с предсказаниями, оракулами и «божественным» озарением. В этом Росе нередко видели отражение образа Вещего Олега.

Иная версия прямо связывает события 904 года с походом Олега на Византию[180]. Согласно ей, в хронике Псевдо-Симеона нашёл отражение именно тот поход Олега, который описан в Повести временных лет и датирован там 907 годом. Эта дата признаётся условной (во всяком случае, она действительно не имеет каких-либо независимых подтверждений, что отмечалось исследователями[181]), а поход руси после 904 года — затруднительным. Дело в том, что в том году Византия заключила мир с Болгарией, а поход Олега, если он собирался быть внезапным, должен был сопровождаться какой-то помощью с болгарской стороны (если не в пропуске сухопутных войск, то, по крайней мере, в снабжении припасами во время прохода флота вдоль побережья). Аргумент существенный, однако, не безусловный. Опираясь на упомянутые Псевдо-Симеоном названия, можно даже реконструировать ход военных действий, описание которого, судя по порядку этих названий в тексте, велось с византийской стороны (в последовательности Иерон — Фарос — росы)[182]. Преимущество этой гипотезы, конечно же, в том, что снимается вопрос об умолчании византийскими хронистами о походе 907 года — он всё-таки отразился в византийском историописании, но лишь в виде «остаточных» сведений топографического и этнонимического характера.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное