Олег Вещий. Великий викинг Руси

Несмотря на византийско-болгарский мир, время для похода на Константинополь (если оставаться в рамках традиционной летописной датировки) было выбрано удачно. Это период напряжённых отношений между Византией и Арабским халифатом. «К тому же осенью 906 г. византийский полководец Андроник восстал против императора, а в феврале — марте 907 г. он перешёл на сторону арабов. В самой империи велась активная подготовка к грандиозной морской экспедиции против арабов». Всё это заставляет думать, что поход был подготовлен весьма тщательно, с использованием сведений разведки[199] (столь же удачно было выбрано время и для самого первого похода руси на Византию — в 860 году). Ясно, что он должен был состояться в начале лета, когда море спокойнее всего (в такое же время проходили и походы 860 и 941 годов).

Несмотря на то, что летописная дата похода не находит никаких подтверждений в иных источниках, однако она была каким-то образом вычислена составителем Повести временных лет. Если признать её абсолютно произвольной, необходимо объяснить, почему летописец приурочил поход именно к 907 году, если у него имелся реальный текст мирного договора Олега с греками, датированный сентябрём 911 года. Хронологической соотнесённости с аналогичными походом и договором Игоря (поход — в 941 году, а договор — в 944-м) здесь не наблюдается — в обоих случаях походы и приуроченные к ним договоры отстоят друг от друга на разное число лет. Иными словами, остаётся открытым вопрос, почему летописец не приурочил поход к лету того же 911 года, которым датирован и текст договора, или не отнёс его к 908, 909 или 910 годам. Поэтому включение составителем Повести временных лет похода в летопись под 907 годом «отнюдь не является произвольным»[200].

«И прииде къ Царюграду; и греци замкоша Суд, а град затвориша» («И пришёл к Царьграду; греки же замкнули Суд, а город затворили»). Под Судом в данном случае обычно подразумевается залив Золотой Рог, который образует бухту, отделяющую Константинополь с севера от его предместья Галаты[201]. При входе в бухту находилась массивная цепь длиной 700 метров, протягивавшаяся между двумя башнями на берегах и при своём подъёме преграждавшая кораблям вход в эту гавань[202]. Хотя возможно и иное толкование — Судом мог называться и сам Босфорский пролив, вход в который также мог преграждаться цепью[203]. Как бы то ни было, корабли Олега встретили на своём пути непреодолимое препятствие.

«И выиде Олегъ на брегъ, и воевати нача, и многа убийства сотвори около града грекомъ, и разбиша многы полаты, и пожгоша церкви. А их же имаху пленникы, овехъ посекаху, другиа же мучаху, иные же растреляху, а другыя в море вметаху, и ина много зла творяху русь грекомъ, елико же ратнии творять» («И вышел Олег на берег, и начал воевать, и много убийств сотворил в окрестностях города грекам, и разбили множество палат, и церкви пожгли. А тех, кого захватили в плен, одних иссекли, других замучили, иных же застрелили, а некоторых побросали в море, и много другого зла сделали русские грекам, как обычно делают враги»)[204]. Описание этой кровавой бани на самом деле, как выяснилось, к походу Олега прямого отношения не имеет. Летописцы опирались на византийские источники (прежде всего, на хронику Продолжателя Георгия Амартола, одну из хроник, восходящих к хронике Симеона Логофета), где подобного рода зверства приписаны русскому войску Игоря во время его похода на греков в 941 году[205]. В Начальном своде (Новгородская Первая летопись) большая часть этих зверств отнесена к походу Игоря, а к походу Олега относится только фраза: «И вълезъ Олегъ, и повеле изъвлещи корабля на брегъ, и повоева около града, и много убийство створиша Грекомъ, и разбиша многы полаты и церкви»[206]. В Повести же временных лет этот рассказ дополнен частью зверств воинства Игоря. Сложно сказать, насколько сильно Олег разорил окрестности города; в любом случае ему нужно было как-то закрепиться на суше, чтобы осуществить свой следующий, поистине легендарный манёвр.

Эпизод, ставший одной из «визитных карточек» киевского князя, описан в Повести временных лет так: «И повеле Олегъ воемъ своимъ колеса изделати и воставляти на колеса корабля. И бывшю покосну ветру, въспяша парусы съ поля, и идяше къ граду» («И повелел Олег своим воинам сделать колёса и поставить на колёса корабли. И когда подул попутный ветер, подняли они в поле паруса и пошли к городу»)[207]. То есть Олег, столкнувшись с невозможностью входа в бухту (по традиционной версии отождествления Суда с Золотым Рогом), перетащил корабли на сушу, с помощью колёс и попутного ветра добрался до бухты по земле и, спустив суда на воду, оказался у стен византийской столицы. Могло ли такое иметь место в действительности? Исследователи неоднократно отмечали следы некоего фольклорного мотива в этом повествовании. Так скандинависты усматривали параллель этому эпизоду в одном из известий уже упоминавшегося Саксона Грамматика о конунге Рагнаре Лодброке[208].