Оленья голова

Лес, окутанный ярким светом оранжевого пламени, словно указывал Филину дорогу. Подсвечивая мягкую, зеленую тропинку среди грязного, пепельного снега, он вел его куда-то в глубину, в собственные потаенные недра, скрытые от человеческого глаза. Торжественно расступаясь перед ним, он завлекал, шептал ему, словно любовница. Филин же покорно шел вперед. В один момент взору его предстала длинная уродливая сосна, кривизной своих изгибов напоминавшая старую ведьму. К сосне же той был примотан ее ветвями, стянувшимися колючей проволокой, абсолютно обнаженный и обгоревший Смола. Он кричал что-то неразборчивое, стонал и плакал, иногда переходя на истеричный крик. Из рук и ног его тихой, тонкой нитью стекала по сосновому стволу темная, едва ли не черная кровь.

Почуяв невыносимый смрад со стороны дерева, Филин решил подойти поближе. За сосной, как он увидел чуть приблизившись, раскинулся огромный котлован, а смрад источали гниющие, разлагающиеся тела оленей, кабанов и лошадей. Покрытые мерзкими язвами и трупными червями, ему казалось, они все еще вопили, корчась в страшных, неведомых муках.

Заслышав звук хрустнувшей сзади него ветки, Филин резко обернулся: это была Мара. Она шла легкой птичьей поступью, полностью нагая и покрытая с ног до головы кровавой пленкой, и держала в руках оленью голову.

– Ну что, Филин, теперь я тебя возбуждаю? – заговорила вдруг в насмешке оленья голова, а затем разверзла свою пасть в громком хохоте.

***

Открыв входную дверь, Филин спокойно прошел в дом, аккуратно занося внутрь свежепорубленные дрова. Сбросив с ног валенки, он прошел в большую комнату и направился к печи.

– О, батрак вернулся! – вдруг радостно пропела Мара, вязавшая на своем месте очередную куклу.

– Это хорошо, что вернулся, – потер в нетерпении руки Отец. – Печь-то уже того, прогорает вся. Давай-давай, быстрее, подбрасывай!

– Хорошо, Отец, – тихо и покорно ответил ему Филин.