Олений заповедник

Он рассказал нам анекдот, сообщил несколько сплетен и никак не мог оставить в покое Айтела – общупывал его будто толстяк детектив при каком-нибудь заведении, обыскивающий пьянчугу. Айтел наконец отодвинулся от него, мы все расселись по креслам и уставились друг на друга. После небольшого молчания Муншин объявил:

– Я решил снять великий фильм.

– О чем же? – поинтересовался я, а Айтел лишь скорчил гримасу.

Продюсер назвал известный французский роман.

– Этот автор все знает про секс, – сказал Муншин. – Мне, например, никогда уже не придет в голову, что я могу влюбиться.

– Почему бы тебе не снять фильм о маркизе де Саде? – произнес Айтел, растягивая слова.

– Ты думаешь, я не снял бы, если бы нашел интересный поворот?

– Колли, – сказал Айтел, – посиди на месте и расскажи, что у тебя на самом деле в загашнике.

– Да нет у меня ни черта. Жду предложений. Надоело мне снимать одно и то же. В нашем деле у каждого есть желание создать что-то художественное.

– У этого человека начисто отсутствует совесть, – сказал Айтел.

Колли осклабился. Он склонил голову к плечу и стал похож на пса, слушающего, как его ругают.

– Ты прирожденный преувеличиватель, – сказал Муншин.

– Колли невозможно остановить.

– Люблю я тебя.

Муншин снова наполнил наши стаканы. На верхней губе у него, как у младенца, появились капельки пота.

– Так как жевсе-таки дела? – спросил он.

– Отлично, Колли. А у тебя как? – ровным тоном спросил Айтел. Я достаточно хорошо знал его и понимал, что он настороже.

– Плохи мои личные дела, Чарли.

– С женой?

Муншин уставился в пространство, только маленькие жесткие глазки были чем-то твердым среди этой горы жира.

– Ну, между нами все по-прежнему.

– Так в чем же теперь дело, Колли?

– Я решил порвать с моей девочкой.

Айтел рассмеялся.

– Давно пора.

– Не смейся, Чарли. Это для меня важно.

Меня поразило то, как откровенно говорил Муншин. Мы познакомились меньше четверти часа тому назад, и однако говорл он так, будто был наедине с Айтелом. Мне еще предстояло узнать, что Муншин, как и многие обитатели киностолицы, мог открыто говорить о своей личной жизни и оставаться мечтой для шпионов в делах.

– Но ты же на самом деле не расстаешься с ней? – снисходительно спросил Айтел. – Так в чем же дело – Теппис издал закон?

– Чарли! – произнес Муншин. – Это же трагедия для меня.

– Ты, видно, влюблен в девчонку.

– Нет, сейчас я бы так не сказал. В общем, трудно объяснить.

– Вот в этом я уверен, Колли.

– Меня очень беспокоит ее будущее, – сказал Муншин, снова принявшись щупать свой живот.

– Судя по тому, что я о ней слышал, она не потонет.

– А что ты слышал? – спросил Муншин.

– Лишь то, что в период знакомства с тобой она не гнушалась развлечениями на стороне.

На погрустневшем лице Муншина появилось терпеливое выражение.

– Мы живем в мире скандалов, – сказал он.

– Избавь меня от этого, – пробормотал Айтел.

Муншин поднялся с кресла.

– Ты не понимаешь эту девочку, – прогрохотал он. Я при этом был сброшен со счета. – Она еще ребенок. Красивый, теплый, простодушный ребенок.

– А ты – красивый, теплый, простодушный папаша.

– Я защищал тебя, Чарли, – сказал Муншин. – Я защищал тебя, когда про тебя рассказывали такое, что даже ты не стал бы слушать. Но я начинаю думать, что был не прав. Я начинаю думать, что ты вконец прогнивший, испорченный тип.

– Испорченный, но честный. Я вовсе не разыгрываю из себя святого.

– Я тоже не утверждаю, что я святой, – снова прогремел Муншин. – Но у меня есть чувства. – Он повернулся в мою сторону. – Что ты видишь, когда смотришь на такого, как я? – спросил он. – Ты видишь перед собой толстяка, который любит разыгрывать из себя клоуна. Значит ли это, что у меня нет человеческих чувств?

В этот момент передо мной был далеко не клоун. Его мягкий высокий голос звучал громче и на октаву ниже. Возвышаясь над нами, – а он стоял, тогда как мы сидели, – он производил впечатление физически сильного человека.

– Ладно, Чарли, – сказал он, – я знаю, какого ты обо мне мнения, но я вот что тебе скажу. Возможно, я делец, а ты. возможно, художник, и я глубоко уважаю твой талант, глубоко уважаю, но ты человек холодный, а я – эмоциональный, и поэтому ты не в состоянии понять меня.

Пока он произносил эту тираду, Айтел курил. А теперь небрежным жестом потушил сигарету.

– Зачем ты меня пригласил, Колли?

– Из дружеских чувств. Тебе такое не понять? Я хотел послушать о твоих бедах и рассказать тебе о моих.

Айтел пригнулся, сложив пополам крупное тело.

– Никаких бед у меня нет, – с улыбкой произнес он. – Послушаем про твои.

Муншин поуспокоился.