Олений заповедник

– Я сейчас приеду, – сказал Муншин. – А ты никуда не двигайся. Никуда не двигайся, поняла, Илена? – Не успев положить трубку на рычаг, он уже натягивал брюки, застегивал пуговицы на рубашке.

Кровь отлила от лица Айтела.

– Колли, – сделав над собой усилие, сказал он и приподнялся, – ты хочешь, чтобы я с тобой поехал?

– Она у себя в номере, – сказал Муншин уже с порога. – Я позвоню тебе позже.

Айтел кивнул и снова сел. После того как Муншин ушел, мы какое-то время молчали. Через несколько минут Айтел поднялся и стал готовить нам коктейль.

– Какой кошмар, – пробормотал он.

– Как можно быть близким с женщиной, которая так… – сказал я. – Пренеприятная история.

Айтел поднял на меня глаза.

– Немножко сострадания, Серджиус, – сказал он. – Ты думаешь, мы выбираем себе подруг? – И насупясь, отхлебнул из стакана. – Интересно, узнаю ли я когда-нибудь ответ на этот вопрос? – произнес он еле слышно.

Время шло, мы продолжали поглощать напитки Карлайла Муншина. День медленно подходил к концу. Сидеть здесь было бесцельно, как бесцельно было и уходить. За стенами дома нас ждало лишь солнце пустыни.

– Настроение у меня – швах, – произнес Айтел с широкой улыбкой, опустошив с полдюжины стаканов. У меня было такое впечатление, что лицо у него окаменело; он медленно, с удовольствием разглаживал на лысине волосы. – Интересно, как там Колли? – заметил он после небольшой паузы.

Словно в ответ раздался стук в дверь. Я пошел открывать, и пожилой мужчина, отстранив меня, прошел в гостиную.

– А где Карлайл? – спросил он, ни к кому не обращаясь. Я шел за ним.

– А-а, мистер Теппис, – сказал Айтел, поднимаясь с кресла.

Теппис мрачно на него посмотрел. Он был высокий, плотный, седой, с красным лицом и даже в белом летнем костюме с вручную расписанным галстуком выглядел далеко не привлекательным. Загорелое лицо было некрасиво: под маленькими глазками – мешки, приплюснутый нос и подбородок, утопленный в складках шеи. Он был очень похож на лягушку-быка. А голос у него оказался писклявым и хриплым.

– Ну ладно, – сказал он, – ты-то что тут делаешь?

– Знаешь, а ты задал хороший вопрос, – сказал Айтел.

– Колли что-то задумал, – объявил Теппис. – Не знаю, зачем ты ему понадобился. Я, например, не хочу даже дышать одним воздухом с подрывным элементом. Ты хоть знаешь, во что ты мне обошелся со своими «Облаками»?

– Ты забываешь, сколько денег я принес тебе… Герман.

– Ха, теперь он вспомнил, что у меня есть имя, – сказал Теппис. – Они бросают меня и уходят в широкий мир. Айтел, я предостерегал Лулу насчет тебя. Женился на отличной молодой американской актрисе, слишком хорошей для тебя девчонке, и вымазал ее имя в навозе, грязи и мерзости. Мне стало бы стыдно, если б кто-то увидел, что я разговариваю с тобой.

– A тебе и должно быть стыдно, – сказал Айтел. – Лулу была отличной американской девчонкой, а ты позволил мне превратить ее в обычную шлюху. – Голос его звучал ровно, но я чувствовал, что ему нелегко говорить с Тепписом.

– У тебя грязный язык, – сказал Герман Теппис, – и ничего больше.

– Не говори так со мной. Я больше у тебя не работаю.

Теппис закачался с пятки на носок и обратно, словно набирая силу.

– Мне стыдно, что я делал деньги на твоих картинах. Пять лет назад я пригласил тебя к себе в кабинет и предупредил «Айтел, – сказал я, – всякий, кто пытается облить грязью нашу страну, кончает в свинарнике». Вот что я тогда тебе сказал, но разве ты меня послушал? – Он помахал пальцем. – Знаешь, что говорят на студии? Говорят, что ты собираешься вернуться на экран. Как же – вернешься. Да ты и дня не проработаешь без помощи студии. Я так всем и заявил.

– Пошли, Серджиус, – сказал Айтел.

– Эй ты, стой! – обратился ко мне Теппис. – Как тебя зовут?

Я назвался, придав своей фамилии ирландское звучание.

– Серджиус О'Шонесси? Что за имя для молодого человека с такими правильными чертами лица? Тебе надо это изменить. Джон Ярд. Вот какое тебе нужно имя. – Он внимательно оглядел меня с головы до ног, будто покупал штуку материи. – Ты, собственно, кто? – спросил Теппис. – Чем занимаешься? Надеюсь, не лоботряс.

Если ему хотелось разозлить меня, то он вполне преуспел.

– Я служил в авиации, – сказал я ему.

Глаза у Тепписа загорелись.

– Летчик?

Стоявший уже в дверях Айтел решил позабавиться.

– Ты хочешь сказать, что никогда не слышал об этом мальчике, Г.Т.?

Теппис насторожился.

– Не могу же я за всем уследить, – сказал он.

– Серджиус – герой, – создавая легенду, сказал Айтел. – Он в один день сбил четыре самолета.

Мне не удалось в это вмешаться, так как Теппис заулыбался с таким видом, словно ему сообщили очень ценную информацию:

– Твоя мать и твой отец, должно быть, чрезвычайно гордятся тобой, – сказал он.

– Вот этого мне не дано знать. Я вырос в сиротском доме. – Голос у меня, по всей вероятности, задрожал, и по тому, как изменилось лицо Айтела, я понял, что он знает: я говорю правду. А мне стало противно, что я настолько легко раскрываюсь. Но со мной всегда так. Годами держишь в себе какой-нибудь секрет, а потом выплескиваешь его как кофе из чашки. Но, возможно, Теппис побудил меня все выплеснуть.