Олений заповедник

Он был очень доволен Иленой. Ее тело, которое он еще не успел изучить, выглядело прелестно в купальном костюме. Он сидел на солнце, чувствуя, как при мысли, что через два-три часа снова будет владеть ею, по телу медленно разливается тепло. И было несказанно приятно оттягивать эту минуту. Сегодня Илена весело смеялась. Ее пухлые губы растягивались, красивые белые зубы блестели, и Айтел обнаружил, что старается вызвать ее смех. Она чувствовала, что люди на них смотрят, она стеснялась – и сильно – и, однако же, умудрялась сохранять самообладание, не то что прошлым вечером на приеме. Он не мог не оценить достоинства, с каким она слушала его; глаза ее говорили, что она понимает скрытый смысл его слов. «Я могу кое-что сделать из этой девочки», – подумал он. Это будет нетрудно. Он может научить ее говорить, не жестикулируя, может убрать из ее низкого голоса вульгарные интонации. Айтел был поистине влюблен в этот день. Все было идеально. «Чарлз Фрэнсис против всего мира», – с предусмотрительной иронией думал он, но это едва ли могло сдержать переизбыток его чувств. Он вдруг вспомнил те годы, когда учился в колледже одного из университетов на востоке страны, что было вершиной честолюбивых планов его родителей, и с изумлением подумал – правда, это было так давно, – каким был недоделанным подростком. С какой ненавистью и жаждой быть таким же смотрел он на богатых студентов, гордо шествовавших со своими девушками ко входу в студенческие сообщества, куда его никогда не приглашали; какое презрение он чувствовал к девушкам, с которыми встречался, городским, работающим девчонкам и малопривлекательным студенткам из соседнего колледжа для девушек, с которыми он порой проводил вечер. Он вышел из школы, мучаясь от сознания, что весь свет считает его некрасивым и незначительным, и, возможно, это побудило его создать свои первые картины. Его успех был действительно рожден этой жаждой и злостью, и в те годы в киностолице, когда его жажда выдвинуться была удовлетворена, а злость нашла выход в остроумии, он перестал погонять себя, стал предметом восхищения и утратил энергию своего таланта. Сидя рядом с Иленой, он думал о том, каким был, когда начинал, и надеялся, что талант вернется. Илена поможет ему, с такой женщиной он может жить. Она теплая, и она так отдавалась ему прошлой ночью. А он в этом так нуждался, чтобы сохранять уверенность в себе.

– Ты чудо, – как мальчишка, сказал он ей, и его еще больше тронуло то, с каким сомнением она восприняла его слова.

Она тонко чувствует. Это он решил твердо. По собственной инициативе она заговорила о Муншине, и Айтелу понравилось ее мнение о нем.

– Он неплохой человек, – сказала Илена. – Ему хотелось бы видеть рядом влюбленную в него женщину. Я была нечестна. Внушала ему, что люблю его.

Ее откровенность спровоцировала Айтела.

– Колли считал, что ты любишь его? – спросил он.

Она удивила Айтела своим ответом.

– Не знаю. Он смекалистый. Ты же знаешь, как он разбирается во взаимоотношениях.

– Да уж.

– Мой психоаналитик считал, что я должна попытаться найти к нему подход.

– Ты больше с ним не общаешься?

– Я перестала ходить на психоанализы. По-моему, я совершила ошибку, уйдя от этого доктора. – Почему-то странно было слышать от нее такие слова. – Понимаешь, – продолжала она, – я вела себя с доктором, как с Колли. – В глазах ее на миг сверкнул чертенок. – Я отправлялась куда-нибудь и устраивала с мужиками всякие чудеса, чтобы выглядеть в глазах моего доктора не как все. – Она хихикнула. – Ну, ты понимаешь: чтобы он записал меня в особую категорию.

Айтел старался не морщиться от ее манеры говорить.

– А как это воспринимал Колли? – спросил он.

– Ненавижу его, – вдруг заявила она. – Он простил бы меня, даже если бы я, понимаешь, дала ему смотреть, что вытворяю. Он такой лицемер, – со злостью произнесла она и, сжав руку Айтела, добавила: – Сама не понимаю, как я могла так долго быть с ним.

Айтел кивнул.

– Колли не был таким покорным, когда заходила речь о разводе с женой.

– О, это было невозможно. Мне стыдно за себя. – Она рассеянно провела рукой по рту. – Странный он, этот Колли. Весь набит чувствами вины и тревоги.

«Опять эти чертова выраженьица», – сказал себе Айтел. Это неприятно напоминало другие его романы. Столь многие из его женщин ходили к психоаналитикам и потом пересказывали тому и другому: что Айтел сказал про аналитика; что аналитик сказал про него. M'enage-`a-trois [2]на современный манер.

Но Илену было уже не свернуть.

– Колли очень сложный человек, – сказала она Айтелу. – Хочет думать, что он не эгоист, и в то же время считает себя никчемным. И счастлив, только когда думает, что он одновременно и такой и этакий. Есть тут смысл? Я хочу сказать, сама не знаю, не знаю, как выразить то, что хочу.

«Ей цены нет», – подумал Айтел.

– Я и сам лучше не смог бы выразиться, – заметил он.

– Я не держу ненависти на Колли, право, – добавила она, – мне просто стыдно.

– Почему?

– Потому что… – Нервничая, она отодрала заусеницу на пальце.

«Надо будет отучить ее от этой привычки», – подумал Айтел.