Олений заповедник

– Издеваешься надо мной, – сказала Илена, – и получаешь удовольствие.

– Извини, что причиняю тебе боль. – Он хотел приложить руку ко лбу, но сдержался. – Илена! – воскликнул он. – Зачем ты это сделала?

Лицо ее приняло вызывающее выражение.

– Захотелось. Из любопытства.

– Тебя всегда одолевает любопытство, верно?

– Хотелось посмотреть… – И умолкла, не докончив фразы.

– Понимаю. Можешь мне не говорить. Я эксперт по женской психологии.

– Ты, наверно, эксперт по всем вопросам, – заметила Илена. Помолчала и повторила: – Сама не знаю, и потом мне хотелось выяснить…

– Только ли со мной происходит такое расцветание плоти или же любой старикашка подойдет. В этом было дело? – Айтел словно услышал себя со стороны и возмутился своими словами.

– Что-то вроде того.

– Что-то вроде того! Да я убью тебя! – от беспомощности взревел он.

– Ну, надо же мне было выяснить, – пробормотала Илена.

– И что же ты выяснила?

– Это я и хотела тебе сказать. С ним я была как статуя.

– Только вела себя не как статуя.

– М-м… я все время думала о тебе.

– Свинья ты, вот кто, – сказал он ей.

– Я уйду, если ты хочешь, чтобы я ушла, – сухо произнесла она.

– Сиди тут!

– По-моему, лучше нам с тобой сейчас расстаться, – сказала Илена. – Я отдам тебе деньги за мой номер… я ведь твоя должница.

– И откуда же ты возьмешь деньги? У Фэя?

– Ну, я не собиралась у него просить, – сказала она, – но теперь, когда ты мне подсказал…

Айтел вдруг начал ее трясти. Илена заплакала; он выпустил ее и отошел. У него ныло все тело.

– Тебе на меня наплевать, – сказала она. – В самом деле наплевать. Просто гордость твоя пострадала.

Он попытался успокоиться.

– Илена, зачем ты так поступила?

– Ты считаешь меня тупицей. Что ж, возможно, я и есть тупица. Ничего интересного я тебе рассказать не могу. Я для тебя просто игрушка. – Она заплакала громче. – А ты для меня слишком умный. Ничего не поделаешь.

– При чем тут все это? Я считаю тебя толковой. Я тебе это говорил.

Она снова приняла демонстративно вызывающий вид. И постаралась придать своему маленькому личику сердечком безразличное выражение.

– Если женщина изменяет, она становится для мужчины только более привлекательной.

– Перестань меня поучать, – рявкнул Айтел. И вдруг пылко прижал ее к себе. – Дурища ты, вот кто!

– Это же правда. Правда. Никакое не поучение. Я знаю.

Он вдруг по ее лицу понял, что она действительно страдает. Она ведь была права. Хотя плоть ее была испоганена, никогда еще она не казалась ему более чистой, более привлекательной.

– Ах ты, дурочка, – повторил он, – так ничего и не поняла. По-моему, я люблю тебя. – Из парализованного центра его мозга пришла мысль: «Теперь ты влип, дружок».

– Нет, ты меня не любишь, – сказала она.

– Я люблю тебя, – поправил он ее.

Илена снова заплакала.

– А я тебя боготворю, – всхлипывая, произнесла она. – Никто никогда не относился ко мне так, как ты. – Она принялась целовать его руки. – Я люблю тебя так, как никого еще не любила, – под конец произнесла она.

Так начался их роман, и Илена согласилась жить с ним.

Глава 11

В первые недели совместной жизни Илена не сводила глаз с Айтела – ее настроение отражало его состояние: если она была весела, значит, он счастлив; когда Айтел был в плохом настроении, она становилась мрачной. Больше никто не существовал для нее. Я не люблю такие сильные выражения, но полагаю, это была правда.

Из того немногого, что Айтел сумел узнать о жизни Илены – а она не любила вдаваться в подробности, – он выяснил, что ее родители держали кондитерский магазин в центре киностолицы и не были счастливы в браке: отец, в прошлом жокей со сломанной ногой, был человек мелочный, самовлюбленный и задира, мать – сварливая мегера, женщина расчетливая и вспыльчивая Она баловала Илену и ругала ее, превозносила и игнорировала, ставила перед ней амбициозные цели и игнорировала их. Отец, лишенный своих лошадей и обремененный пятью детьми, невзлюбил Илену: она была самой младшей и появилась слишком поздно. У нее были братья и сестры, дяди и тети, двоюродные братья и двоюродные сестры, дедушки и бабушки; когда семья собиралась вместе, начинались драки. Отец был недурен собой, франтоват; оставшись наедине с женщиной, не мог не попытаться овладеть ею, но в то же время был моралистом и учил жить других. А мать была кокетка, женщина алчная, ревнивая; она досадовала на то, что жизнь ее проходит в кондитерском магазине.

– Понимаешь, она так дико со мной обращалась, – рассказывала ему Илена, – иногда, когда я была совсем маленькой, посадит к себе на колени и говорит: «Если ничего другого не добьешься, хотя бы уйди с этой чертовой улицы». А потом, через пять минут, даст мне такую затрещину, что еле на ногах устою. А иной раз, если я их не слушалась, они говорили мне, что я не их дочка, что они купили меня у кого-то и отошлют назад. Ох, Чарли, мне было так плохо.