Ольф. Книга третья

Тотчас вспомнилась Маша с ее почти кукольной гладкостью. У Любы-номер-два выше интимного раздвоения поднималась полоска – столь тщательно ухоженная и, можно сказать, выпестованная, что назвать ее будничным словом «волосы» язык не поворачивался. Она выглядела как произведение искусства. Возможно, им и была – в определенном смысле.

Ситуация выходила из-под контроля. Мои ладони не справлялись, их пришлось выдвинуть вперед. Аргумент против неприемлемого предложения нашелся сразу:

– Я мужчина.

– А я не предлагаю тебе сделать так же, я показываю, что в человеке все должно быть прекрасно, и тело, и душа, и паховая область. Стой прямо.

С полочки за бортиком Люба-номер-два достала флакон, и пенная струя ударила меня над скрещенными ладонями.

– Да убери же руки, чудила. Мешают. Успокойся, сделаю красиво и брутально, хоть на выставку отправляй.

Следующие несколько минут с помощью бритвы меня освобождали от излишнего волосяного покрова. Попутно осуществлялся ликбез:

– Бриться нужно регулярно, ты же не гамадрил с острова, где всего одна самка, и у той волосы на груди растут. Брить надо по ходу роста волос, делать это желательно перед сном, чтобы за ночь кожа успокоилась. Сначала разогреть влажным полотенцем или в горячей ванной. Не водить бритвой по одному месту, кожа этого не любит. В конце ополоснуть прохладной водой и нанести увлажняющий крем. Ну вот, погляди, какая красота.

Я судорожно сглотнул. Сверху мне хватало вида, как женские пальцы придерживают мой офигевший от происходящего инструмент, и если бы не ласковая аккуратность специалистки по чужим пахам, мог случиться конфуз. Переживать такого напряжения еще не приходилось, и просто счастье, что все закончилось благополучно. На естественную реакцию моего организма Люба-номер-два, как профессионал в собственном деле и просто как взрослая женщина, внимания не обращала.

– После процедуры нежелательно носить кружевное и обтягивающее. Тебя касается только второе, ты же у нас мачо, как я понимаю. Все ясно?

Я кивнул. Слов не было. Были желания, которым не было места. Ох, если бы у меня не было Любы…

– Опустись, сядь на пятки. – Когда я сделал это, Люба-номер-два вручила мне флакон с пеной и бритву. – Закрепим пройденное. Во-первых, не забудешь, как это делается, а то, кажется, ты немного в шоке. Во-вторых, частично расплатишься.

Она перешагнула бортик и, не обращая внимания на оставляемые лужи, прошла к двери, где у стенки стоял предмет непонятного назначения, похожий на доску или узкий складной столик. Люба-номер-два направилась именно к нему. Мой взгляд застрял на ее открывшейся средней части, до того обращенной назад или покоившейся на дне ванной, а мозги между тем застопорились на слове «расплатишься». Смысл не доходил. Если имеется в виду помощь ближнему, то почему «частично»?

Люба-номер-два на миг обернулась, я быстро отвел взгляд.

Принесенная к ванне, «доска» оказалась пластиковым сиденьем, оно устанавливалось поперек ванной, две распорки по нижней части не давали сиденью сместиться.

– О какой плате ты говоришь?

– Сделанная правильно, такая услуга стоит немалых денег. – Люба-номер-два села передо мной на скамью, раздвинутые ноги обеспечили объем работ. – Тренируйся и одновременно расплачивайся.

Вот уж не думал я, что окажусь в такой ситуации. Руки подрагивали. Одна часть сознания требовала не делать то, что предлагалось, другая голосовала за это всеми конечностями.

– Тут все отлично, бритва не нужна, – выдавил я.

– Это на взгляд мужика, которому от женщины нужно только одно. Проведи рукой. Не пощупай, говорю, а проведи, и ощутишь легкую жесткость, а она, если не принять мер, станет колючестью. Да, вот так, вдоль, вглубь, еще раз, чувствуешь? Не стесняйся, сейчас ты не мужчина, а специалист важного косметологического направления. Ты же не стесняешься врача? И врач не стесняется делать свою работу.

И я, обтекая потом вовсе не от жары и влажности, применил полученные знания. После основной части процесса, вымотавшей все силы, включая силу воли, Люба-номер-два убрала с ванной сиденье-поперечину и опустилась передо мной на четвереньки, лицом к стене, прогнувшись и выпятившись, чтобы все скрытое отворилось:

– Теперь – в таком положении, чтобы добраться до труднодоступного и всего прочего, что осталось.

Вид завораживал. Тело отказывалось повиноваться, оно требовало своего. К сожалению для него – своего, но не моего. У меня есть Люба. Далекая и несговорчивая. Желанная и недоступная. Мое будущее счастье.

А как же настоящее? Коту под хвост?

Нельзя думать о настоящем. Это больно. Думать нужно о будущем.

А глаза видели настоящее.

С огромным трудом (для души) я превратил оставшуюся жесткость в нежную мягкость и, наконец, отложил бритву к прочим принадлежностям.

– Готово.

– Спасибо. Теперь смажь увлажняющим кремом, – качнувшийся подбородок Любы-номер-два указал на флакончик, из которого она обрабатывала мои побритые поверхности.

Ее поза осталась прежней. Я набрал крем на правую ладонь и, помогая и придерживая левой, начал втирать.