Ольга

Храни тебя Бог, Герберт, где бы ты ни был и что бы с тобой ни сталось. Люблю тебя!

Твоя Ольга

11 ноября 1914 г.

Мой дорогой!

Что ни день, приходят известия с фронта, и, если это сообщения о победах, у нас звонят колокола и развеваются знамена. Двое из нашей деревни погибли, и я теперь, слыша сообщения с фронта, не могу думать ни о чем, кроме жертв, которых требует каждый день войны и каждая победа.

Сегодня в газете написали о молодых бойцах, которые вчера атаковали противника под Лангемарком[27]. Они грянули хором: «Германия, Германия превыше всего» и, невзирая на вражеский огонь, взяли высоту и захватили французские позиции. Цвет нашей молодежи полег, скошенный огнем, так пишут, но мы гордимся немецкими юношами, невзирая на всю боль утраты, и боль эта, мол, священна.

Я вижу тебя в рядах этих юношей. Вижу, как ты бежишь в атаку. Ты в серой полевой форме и в каске с дурацкой пикой, матерчатый чехол на каске тоже серый, на спине у тебя ранец, в руках ружье с примкнутым штыком. Коричневый ранец тоже стал серым, и лицо твое, и руки, а вокруг серая трава и серые деревья, и даже небо – все серое. Вы бросаетесь вверх по склону, ты бежишь, падаешь, поднимаешься, опять бежишь, и я не понимаю: ты падаешь, потому что споткнулся, или тебя ранили? И не понимаю: ты снова бежишь, потому что смог подняться, или ты бежишь вопреки тому, что ты уже мертв… Вокруг тебя другие, они тоже бегут и тоже падают, но они больше не поднимаются и не бегут дальше. Ты один встаешь и бежишь все вперед, но тебе не достичь вершины, ты остаешься на склоне, и ты бежишь, бежишь, но не можешь закончить свой бег, достигнув этого французского поселка, и не можешь закончить свой бег в объятиях смерти.

Я вижу тебя словно во сне и знаю: этот сон будет сниться мне еще много ночей подряд, снова и снова, пока ты не вернешься, пока не кончится война. Во сне я ни единого разу не видела тебя в Арктике, я пыталась вообразить тебя среди снегов и льдов, но так и не смогла вообразить тебя в Арктике, ни во сне, ни наяву. Иногда мне снилось, что тебя куда-то увозит автомобиль, или поезд, или корабль; ты стоишь на платформе грузовика, или в вагоне, или на палубе, обернувшись ко мне, но не машешь рукой, только смотришь, и от меня ты все дальше и становишься все меньше. Сны расставания, от них я пробуждаюсь с печалью в сердце и с глубокой нежностью к маленькому человечку, который становится все меньше. Но если в моем сновидении ты бросишься бегом вверх по склону, то петь ты не будешь. Никто не будет петь. Эти смертоубийства творятся в тишине.

Твоя Ольга

Рождество 1914 г.

Мой дорогой!

В минувшем году ты предполагал вернуться домой к Рождеству, в этом году солдаты говорили, мол, мы к Рождеству будем дома. На вас, мужчин, ни в чем нельзя полагаться.

Рождество. У нас тут дожди и слякоть, ни снега, ни синего неба. Но церковь украшена, а я с хором пела Quempas[28]. На моей памяти еще никогда в церкви не собиралось столько народу – даже старики и хворые, обычно остающиеся дома, захотели вместе со всеми быть в церкви в нынешнее военное Рождество. Люди теснились друг к дружке, точно овцы в овчарне, когда в поле воет волк. Уже четыре семьи носят траур. Когда пастор возносил молитву о Господнем благословении для нашего воинства, все со страхом затаили дыхание.

Иногда я тешусь фантазиями, будто бы ты не остался на Северо-Восточной Земле, а уже вышел в поход на лыжах и санях, направившись Северным морским путем, чтобы разведать, где там можно летом пройти на судах. Ты достиг северного побережья Сибири, встретил туземцев, они дали тебе приют на зиму и весну, а летом ты решил ехать через Москву в Берлин и в первом же разговоре с русскими чиновниками узнал, что идет война. Тогда, опасаясь, что тебя интернируют, ты бежал назад, к туземцам, которым нет дела до войны и мира. У них ты и живешь, не имея возможности прислать мне весточку. Но ты жив и, как только война закончится, вернешься ко мне.

Каких только планов не было у меня на этот год! Мы с Занной наварили варенья и заработали денег, я наконец купила велосипед. Но кур передушила лисица, я приуныла и раздумала заводить козу. Деньги на покупку пианино я смогу накопить в самом лучшем случае еще через год, первая часть «Божественной комедии» – это «Ад», а мне совсем не хочется читать про страдания, муки и смерть. Читать мне вообще не хочется – от веселых книг на душе становится так же тяжело, как от печальных.

Образ из моих сибирских фантазий, греза моей любви и мой ночной кошмар, мой свихнувшийся, заблудший, замерзший, погибший муж, никудышный отец моего ребенка, моя надежда вопреки всем доводам рассудка, мой возлюбленный! Я не могу и не хочу от тебя отречься. Оставайся моим, как остаюсь твоей я,

твоя Ольга.

11 июля 1915 г.

Герберт!