Ольга-чаровница и змиев сын (СИ)

Застрекотал дворечик. Во взгляде Горана вдруг возникло понимание. Или ему сообщило существо? Возможно: эти стены гораздо лучше разбирались и в чаровании, и в людях.

— Тебе настолько увиденное пришлось не по душе?..

Ответить было мудрено: Ольга и сама не знала. С одной стороны, кому понравится, если княжич против собственного народа пошел? Стал псом ворогов земли русской. Но с другой, если силы Нави будут готовы плечом к плечу рядом с русичами встать, чтобы сражаться — то благо великое. Значит, не бывать на Руси иноземным захватчикам. Всех их погонят прочь и бить станут, не жалеючи.

Ольга вскрикнула, когда ее подхватили на руки. Тело стало невероятно чувствительным, словно с него содрали кожу. Горан ногой распахнул дверь, но оказался не в коридоре, а в уже знакомой опочивальне. Наверное, стоило его прогнать, но Ольга прекрасно понимала, что не справится в одиночку. Она и так держалась лишь чудом. Рвущаяся наружу сила калечила ее, сминала и сжимала.

«Не сдюжу!»

Думала, что не выдержит, пока Горан не опустился на постель рядом, не приник всем телом, не запустил пятерню — уже человеческую — в волосы и не принялся их перебирать, дыша в висок. По телу прошла дрожь, огненная волна и тотчас озноб. Горан вжимал Ольгу в себя, делясь и теплом, и прохладой, и собственной мощью, шептал на ухо слова, которые та не понимала либо из-за страха несправиться, либо по незнанию древнего змииного языка. Сердце стучало так, будто пыталось проломить не только собственную грудь, но и приникающую к ней Горана. Через три стука на четвертый удавалось ощутить мощный удар.

— Ольга, Ольга, Ольга…

Слух вернулся, а с ним и осознание происходящего. Что же они творят?! Нет! Она, именно Ольга, творит. Надо взять себя в руки, в конце концов, только чаровник может обуздать собственную же силу!

— Тс-с, тише. Прости меня, моя чаровница. Клянусь, я не хотел ничего плохого.

«Но добился именно этого!» — могла бы выкрикнуть Ольга ему в лицо, но вздохнула поглубже и промолчала.

Не его вина в том, что она повела себя, словно дуреха деревенская.

Сила, изрядно покромсав душу, начала успокаиваться. Кажется, все же не искалечила, хотя силы выпила. Горан почувствовал перемену, перестал с силой прижимать к себе, не давая вырваться. Объятия остались уверенными и сильными, но при этом стали мягкими. Неволить ее больше не собирались, но и отпускать не стремились, предоставляя выбор: отстраниться или расслабиться, нежась в чужих руках — почти человеческих.

— Ольга?..

— Отпустило… — прошептала она. — Ты хоть понимаешь, что могло произойти?..

Смущенный вздох лучше всяких слов дал понять: не знал.

— Я не слишком хорошо разбираюсь в людях, в чарах — тем паче, но… такое даже я почувствовал, — признался Горан. — Почему?..

«Из-за недоверия», — сказать это было бы честнее, но Ольга не решилась.

— Так уж случилось, — она выбрала ответ, ничего не объяснивший, судорожно вздохнула, подумала сесть, но решила, что двигаться пока неспособна, да и в объятиях Горана оказалось очень уютно и наконец-то спокойно. — Во время битвы в тереме меня высушили досуха, потом ты забрал меня сюда, я же чаровать не могла, почти: дворец не позволял, видимо опасаясь. Сила вливалась в меня, но ручеек был крайне мал.

— А потом в единый миг…

— Плотина рухнула, — проронила Ольга, — меня захлестнуло бурным потоком, но это еще полбеды. Оказавшись в мороке, я чаровала, а этого делать не следовало. Чары и чаровник должны привыкнуть друг к другу, нас же едва не смело, — говорить об этом не хотелось. Невозможность собственную силу к порядку привести Ольга считала величайшим позором и слабостью, но и молчать о таком не стоило. Если бы Горан знал, вряд ли устроил все это.

По крайней мере, не сразу.

— Если бы я знал, — вторил ее мыслям Горан, — никогда не позволил случиться. Ольга, веришь?..

— Ну не враг же ты самому себе, — выдохнула она. — Только ради всего сущего ответь: зачем? Я еще могу понять неожиданное дозволение чаровать, в конце концов, мы договорились. Шесть лет я здесь. Но ставить на грань, подвергая опасности всех вокруг…

— Милая моя чаровница, — в голосе Горана обозначилась улыбка и… смущение. Он первый сел, отстранившись. — Я думал заинтересовать тебя и порадовать.

— Убийством?! — воскликнула Ольга, собственным ушам не поверив.

— Люди ведь счастливы смерти врагов. Иначе зачем бы они сидели на берегах рек и ждали, пока по ним проплывут тела недругов?

Ольга закашлялась и забыла, о чем хотела сказать. Спрашивать, откуда набрался Горан этой чуши, не имело смысла: они читали одни и те же книги.

— Я могу повергнуть всех твоих врагов, Ольга.

Длинное витиеватое ругательство само прыгнуло на язык, и Ольга не стала его сдерживать.

— Бездна и горние выси! Повелители Нави и Прави! Чары великие! — воскликнула она. — Я же человек! В моей груди горячее сердце, гонящее по жилам горячую же кровь, я не нечисть, а живая. Так неужели ты думал, будто порадуюсь гибели соплеменников, пусть они и бьются за победу?! Буду счастлива, узнав, о пресечении княжеского рода, пусть и стал его потомок гнуснейшим из предателей?