Ольга-чаровница и змиев сын (СИ)

Бабки-змиюшки до сих пор сказывали новорожденным змиятам истории, в которых люди, избранные представителями их рода в спутники, рано или поздно становились им под стать. Хвосты не отращивали, конечно, и обличья не меняли, но и мягкотелыми слабаками переставали быть. Только правда ль это, или желание привить чаду уверенность, будто для искренней любви нет ничего невозможного? Да и как бы отнеслась сама Ольга к подобной перемене? Вряд ли с восторгом.

— Как ты? Рана болит?

Горан прислушался к себе. Нога ныла и зудела до зубовного скрежета — явно заживала. Иных неприятных ощущений он не испытывал, да и голова не кружилась.

— Терпимо. Ты приказала перенести меня сюда?

Ольга кивнула.

— В свою комнату? — удивился Горан.

Ольга повела плечом, снова наградила взглядом, лишь затем ответила:

— Сюда было проще и быстрее кинуть тропу заветную, к тому же мне не страшно не поспать несколько ночей. Заодно за тобой пригляжу.

Горан с большим удовольствием потеснился бы, однако и такая явная забота разливалась в груди приятным теплом.

— К тому же здесь Дворечик помогает скорейшему выздоровлению, — добавила она.

— Главное, чтобы по голове не бил, — фыркнул Горан.

— А это уже зависит от того, сколь долго ты намерен разлеживаться.

Губы раскрасила улыбка. Горан засмотрелся, аж дыхание затаил, спугнуть страшась.

— А вообще, лекарство всякое бывает. Некоторых и из крынки полить следует, чтобы вскакивали поскорее.

— Не мил я тебе, душа-девица, — с сожалением произнес Горан. — Жаль.

— Так ведь поделом, — тотчас нашлась она с ответом, но кивнула на Дворечика. — Однако речи я не о себе веду, а о нем.

— Этот?.. Однажды на меня бревно уронил. А потом — половину стены. И в колодце едва не утопил в детстве, хорошо хоть выбраться помог-позволил.

— В таком случае, страшиться тебе точно нечего.

Перебрасываться практически ничего не значащими фразами, было очень приятно. Чудилось, не в Нави они более, а в тереме. И неважно, что Горан томится в заточении, главное, беседуют они, словно друзья закадычные, ни вражды меж ними, ни невидимых стен, ни уговоров нет. В какой-то момент Горан протянул руку, накрыл ее пальцы, лежащие на книжной странице, своими, а Ольга не поспешила прервать прикосновение, лишь умолкла, внимательно в глаза глядя.

— Извини, я действительно не знала, как выглядит змииная кровь.

— Но ты ведь… — он не договорил, побоялся разрушить то зыбкое, невесомое доверие, связавшее их в эти краткие мгновения, впрочем, она и так поняла.

— Я не сражалась в той битве. И узнать о цвете вашей крови могла лишь от витязей обыкновенных. Однако веры им нет: навьи обличия всякий человек, чаровничеству не обученный, видит по-своему. Еще и приврать горазд, чтобы сказывать покрасивше. Князь не стал искать помощи чаронической. И пусть помогали ему по-всякому, вопреки его же желанию, да только издалека. Я же… еще той неумехой была, девчонкой несмышленой, всех умений которой хватало ложкой из сновидений черпать науку чаровническую да книги добывать украдкой, — призналась Ольга. — Это уж затем решила за ум браться, на прочих девок не оглядываться, а только своим путем идти. А тогда хватило меня лишь тятеньку от смерти уберечь да знакомых воинов.

Горан передернул плечами. Помнил он появлявшиеся словно из ниоткуда и косящие его подданных десятками шары огненные, сон, хмарь, диких зверей, стаями из лесов выходивших.

— Признаться, удивлена тому, что твои воины меня не разорвали, как только начала чаровать, — произнесла Ольга, видно, неверно истолковав выражение его лица.

Горан качнул головой.

— Все не так. Ты совершенно не разбираешься в навцах, моя замечательная чаровница.

— Немудрено, мой Горан, — отзеркалила обращение Ольга, перевернув его на свой манер. — Как и ты не понимаешь людей, так же и я не понимаю тех, кто в мире живет Подсолнечном, к живым не стремясь. Впрочем… — она задумалась. — Недаром павших на поле ратном в общие ямы кладут. Над переставшими живы быти, нет и вражды.

— Я жив! — заверил Горан со всем пылом сердца горячего. — И многие другие: кто в Нави живут, родятся, да умереть не могут — тоже. Да и к чему бы им умирать? Тот, кто в Нави умрет, в Яви родится — дорожка эта испокон веков царем Кощеем меж мирами протоптана. Сам Род-прародитель ее и проложил.

— В Яви таких уж давно именуют не иначе как нечистью.

— Лишь тех, кто самолично чрез врата является, кровь живых да плоть вкушает, забавляется, морочит… Не я ли собирался избавить вас от русалок да мавок с лешими? Ты ж сама и не позволила.

— И не позволю, — произнесла Ольга. — В час беды лютой народ русский спасут соседушки. Они врагов изведут, коли придут воевать Землю Русскую. Да и не так просто пришлым со знанием о боге чуждом умы морочить, если лес леший стережет, в реке водяной сидит, а в избе домовой за печкой лапти плетет и с банником лясы точит. То же, что безобразничают они, не столь плохо, сколь кажется: на то и щука в пруду, чтобы карась не дремал.