Ольга-чаровница и змиев сын (СИ)

— Правду ли сказывают, будто змии способны брать понравившиеся черты у нескольких любовников и отражать их в детях?

— Конечно, — ответила Мириш, кажется, немало удивившись вопросу.

Ольга прикусила губу, размышляя. Греза жила долго и далеко не целомудренно. Как бы не оказалось, что всем известные способности ее порождений — лишь вершина ледяной глыбы, скрывающейся под водой.

— Боюсь, ты не так меня поняла, а я изрядно преувеличила, — внимательно следя за ней и не забывая погонять своих «скакунов», заметила Мириш. — Инеистые змии не злы и не добры. Они, как и все мы, сами выбирают свой путь.

«Это уж само собой», — подумала Ольга и попросила:

— Расскажи о первой жертве.

— Ольгиш — юная вужалка, она оказалась первой. В трех месяцах, считая с сегодняшнего дня, одной из глухих ночей, ее брат, Ольгаш, проснулся от неясного беспокойства, принесенного холодным ветром. Встав, он заметил, что жилище пусто, а входной полог отброшен в сторону…

Мириш говорила путано, особенно касаясь времени, но Ольга решила не заострять на этом внимания. В Нави по старинке счет дням вели: девять месяцев по сорок дней — лето. Зимы лишь те поминали, кто родился во времена снегов. Главным же сейчас было понять, какие события предшествовали первой смерти.

— Ольгаш отправился искать ее?

— Да. На берег реки.

Змеелюды не умели плавать, но всегда селились рядом с водой. Они жили охотой и рыбной ловлей, несмотря на свои вкусовые предпочтения. Мясо солили и продавали. Из шкур шили одежду и одеяла, которые были поистине незаменимы, когда с хрустальных гор налетали холодные ветры, приносящие мороз, метели и вьюги; из чешуи делали поразительные по красоте украшения и шкатулки.

— Почему туда?

— У Ольгиш имелось в камышах секретное место, да и воды она никогда не боялась, говорила, будто в глубине живет друг, который любит ее песни.

— Сколько ей было лет? — спросила Ольга, поздно сообразив, что ответ ее не удовлетворит: все же у людей, змиев и змеелюдов разное понимания о детстве.

— Мала, — ответила Мириш, — ты же об этом спрашиваешь?

Ольга кивнула.

— Ольгиш не любили в поселении, считали странной? — Слишком много она знала подобных историй: ребенок-изгой, которого не принимали лишь оттого, что отличался от других. Не будь Ольга воеводской дочерью, ее ожидала бы похожая участь.

Люди не терпели не таких, как они. Деревенских дурачков, юродивых и калек — жалели, даже гордились этой своей жалостью, упивались ей, приписывали себе благородство и доброту, кидая кусок хлеба несчастным. А вот особенных, кто не желал жить, как все прочие, своевольничали, собственным умом до всего доходили — ненавидели, завидовали и показательно презирали. Имелась и обратная сторона у таких неприятных историй. Дети, лишенные настоящих приятелей, родительской ласки и соседского тепла, принимались выдумывать друзей невидимых, говорили с ними, постепенно действительно начиная верить в их существование. Коли имелся у ребенка скрытый дар, со временем некоторые из выдуманных дружков обретали плоть и жизнь в мечтах, а затем во снах. В них же немало чудовищ, жаждущих войти в явный мир и дотянуться до живых.

— Вовсе нет, — возразила Мириш, кажется, искренне удивленная подобным предположением. — Ольгиш всегда была всеобщей любимицей, да и кто бы посмел при таком брате?

— А Ольгаш — первый воин на деревне?

— Книжник, — поправила Мириш и рассмеялась. — Мне чудится, или ты действительно пытаешься натянуть на нас людские личины?

— Пытаюсь понять, чем именно ребенок привлек убивца, — сказала Ольга. — Ведь не случается такого, что из-за хорошей жизни сбегают от реальности.

Колесо наехало на кочку, Мириш покачнулась, но вожжи удержала. Больше она от дороги не отвлекалась, что отнюдь не мешало рассказу.

— В мире холоднокровных это дар, а не побег. Всеми поощряемый, Ольга. Когда вужалка рождается, все мы надеемся, будто в ней проснется способность видеть невидимое и читать в душах. Именно такая, спустя некоторое время, сможет стать моей преемницей. Но, увы, такой еще не было. До Ольгиш. Брат вытащил ее из воды, едва не захлебнувшись сам. Только и спасло, что рост у него больше. Он готов поклясться: кто-то пытался утянуть его на глубину.

— Она жива?!

— Да. Но с тех пор лишь плачет и отказывается говорить со всеми, даже со мной.

— А брат?

— Ольгаш рядом с ней денно и нощно, но Ольгиш не узнает его, при этом зовя неустанно.

— Беда… — прошептала Ольга и надолго задумалась. О чем она, в сущности, знала? Если пока не касаться инеистых змиев и их козней, то об одаренном ребенке, либо привлекшем внимание чудовища, либо пробудившем кровожадную тварь из реки. Брате, сходящем с ума от беспокойства и наверняка готовом перегрызть глотку любому, кто лишь заикнется о роли сестры в привлечении убивца. Утоплении в реке жителей селения и сжирании их же в лесу. А теперь прибавить к этому полное непонимание лично ею змеелюдов, их быта и уклада. И да, Ольга снова натягивала на них собственный опыт, который касался в основном взаимоотношений с людьми. В большей степени неприятный, чем наоборот. — Сколько вас погибло за это время?