Ольга, княгиня русской дружины

– Мы все поедем. Мы и все дети. Он ведь был их дедом… таким, каким наш род еще много поколений будет гордиться. О его погребении они будут рассказывать своим внукам, и они должны это видеть своими глазами.

– Да. – Княгиня встала и прошлась пару шагов туда-обратно. Браня завозилась у нее на руках, и Эльга покачала ее. – Разумеется. Такой человек… Не могу поверить, что он умер!

Мистина ответил лишь взглядом. Свенгельд был его отцом, и ему в эту смерть верилось еще труднее.

– Подожди, но надо же с кем-то… – Эльга оглянулась на дверь.

– Я уже за ними послал. Они придут сюда. Я при тебе поговорю с ними и уеду.

Эльга благодарно вздохнула. Мистина понимал ее не с полуслова, а даже с полумысли, и сам знал, что когда следует сделать. Прижимая к себе теплое, мягкое тельце Брани – той было уже десять месяцев, и с первого дня Эльга, держа ее в объятиях, испытывала ни с чем не сравнимое блаженство, – она уже думала о другом. Перебирала в мыслях имена и лица бояр. Все они… сейчас они сбегутся сюда… и хорошо, сбегутся… как хорошо, что Мистина позвал их сюда, теперь они оба будут знать, что киевляне об этом думают. Куда лучше, чем если бы те собрались у Гордезора, или Острогляда, или Честонега Избыгневича, и тогда Эльга знала бы их мнения и решения лишь в той мере, в какой они посчитают нужным ей рассказать. Но все они очень хотят услышать новость от Мистины, убедиться из первых рук, что давно ожидаемое и вправду свершилось, и потому явятся на княжий двор.

– Идем. – Она сделала шаг к двери.

Потом опомнилась, повернулась и с сожалением протянула Браню кормилице – не нести же дитя в гридницу! Да и переодеться надо… С рождения Браниславы – Эльга тогда даже не огорчилась, что не сын, хотя все эти годы ждала второго сына, – она хотела кормить ее сама, но поняла: это неразумно. Случись что, придется куда поехать, – как в то полюдье запрошлой зимой, – куда нельзя тащить с собой дитя, и что делать?

Ингвар! Одеваясь, она только об этом и думала. Как не вовремя он уехал в степь! Или как не вовремя умер Свенгельд… Его смерть была событием, которое давно и с нетерпением ожидалось киевской русской дружиной – и которое перевернет все. Которое чревато новой войной с Деревлянью – а может, и не только. И в первые дни, когда все это начнется, Ингвара не будет в Киеве. А Мистина, на которого она всегда полагалась в отсутствие мужа – все эти почти пятнадцать лет, – должен сейчас же уехать. Да, он поедет в Деревлянь. Но Эльга чувствовала: здесь, в Киеве, предстоят не менее горячие битвы.

Когда она надевала ожерелье, у нее дрожали руки.

* * *

А ведь они вспоминали Свенгельда совсем недавно. Несколько дней назад, когда приехал Пламень-Хакон – куда раньше, чем ожидалось. О своем путешествии он поначалу отозвался коротко:

– Мистина сказал тогда правду. У его отца нрав тяжелее Олеговой горы!

– Вот как?

Эльга отчасти удивилась. Она не знала Свенгельда близко, но ее сестра Ута несколько лет прожила с ним в одном доме и не жаловалась. Впрочем, Ута хоть со Змеищем Горынищем уживется, она такая. Но ведь и Логи-Хакон – человек уравновешенный и учтивый. Не такой любезный и располагающий, как ладожский брат Альдин-Ингвар, но вполне умеющий защитить свое достоинство, не посягая на чужое.

– Ты успел с ним поссориться? За три дня?

– Это началось в первый же день! – сорвался Логи-Хакон. – В первый же раз, как он изволил усадить меня за свой стол. Тяжелый нрав, он сказал. Ха! Лучше бы он прямо сказал, что его отец – выживший из ума вздорный старикашка, который якобы хочет умереть с честью, но добивается этого, пытаясь обесчестить других людей!

Объясниться подробнее он не пожелал и ушел, оставив изумленную Эльгу вытаращенными глазами смотреть ему вслед. Но нельзя сохранить тайну, в которую посвящено полтора десятка человек. Поэтому в тот же вечер все о его поездке знали оружники Эльги и Мистины, а наутро – и сами хозяева.

Наутро княгиня снова послала за деверем. Ее челядинки уже рассказали ей кое-что, а потом и отроки дополнили подробностями, выуженными ночью за пивом у Хаконовых хирдманов, но Эльга все же надеялась, что за ночь он поуспокоился и может с ней поговорить. Но едва Логи-Хакон вошел, как дверь вновь открылась и перед ними предстал Мистина.

– Вот как! – Он вскинул брови, прошел вперед и остановился у стола, по привычке опершись ладонями о крышку. – Весь Киев гудит. Не успел я нынче проснуться, как узнал, что ты, оказывается, пытался одурачить мою сестру!

– Не пытался я никого дурачить! – Кровь бросилась Логи-Хакону в лицо от досады. – Твоя сестра сама позвала меня на свидание и явилась с рогатиной в руке. А мне еще рано умирать, и я не стремлюсь в объятия валькирий!

Мистина почти рухнул на скамью и принялся хохотать.

– Так и вижу ее… – проговорил он сквозь смех.

Уж кто-кто, а Мистина лучше всех на свете знал, как любит народ посудачить о любовных делах «лучших людей» и как лживы бывают подобные слухи, бродящие по торгу и Подолу.