Ольга, княгиня русской дружины

Поначалу Эльга хотела назвать дочку Утой, но сама же, скрепя сердце, передумала. Выбирать следовало между именами Бранеслава и Венцеслава, которые носили их старшие родственницы – жена и дочь Олега Вещего. Здесь, в Киеве, именно родство с ним давало права на власть, и не следовало позволять людям забыть об этом. После долгих превратностей, когда за власть над днепровскими кручами боролись хазары, древляне и русы, поляне привыкли связывать свое благополучие с родом Вещего, при котором наконец ощутили себя не только способными противостоять давним недругам, но и побеждать их. Олег Вещий взошел над этим краем, как солнце новой жизни, и каждый лучик закатившегося светила надлежало бережно хранить.

Спущенная на пол, Браня ползала по мохнатой медвежьей шкуре, возилась с тряпичными куколками, которых Эльга сама ей делала из обрезков драгоценного ромейского и хвалынского шелка. Иногда брала какую-нибудь и шла к матери – частью на четвереньках, частью на ногах, если удавалось ухватиться за что-нибудь.

В дверь постучали, заглянул отрок Прибыня:

– Боярин Честонег пришел. Пустить?

Эльга кивнула. Честонег был старшим из четырех сыновей боярина Избыгнева. Тот, давно покойный, был когда-то женат на моровлянке Святожизне, бабке Олега-младшего. Общих детей у супругов, каждый из которых вступил в этот брак уже овдовев и в почтенных годах, не было, однако с тех пор Избыгневичи заняли место ближайшей родни княжеской семьи. С заменой Олега Моровлянина на Ингвара их положение осталось прежним: Эльга тоже была им родней через Вещего и постаралась сохранить дружбу влиятельных бояр. А при этом им было, в общем, все равно, кто из наследников Вещего занимает княжий стол.

Честонегу было уже за пятьдесят – года весьма почтенные. Из троих его братьев в живых сейчас оставался лишь один, самый младший, – Избынег. В молодости над ними посмеивались: почему-то двое старших, дети одного отца и одной матери, уродились малорослыми и щуплыми, зато двое младших – рослыми и сильными. С годами эта разница сохранилась, но Честонег и сейчас держал в полном повиновении своего младшего, который был выше него на целую голову. Впрочем, урона в числе род не понес, поскольку на четвертых у братьев было одиннадцать сыновей и уже семеро внуков. Старшие ушли в степь в числе отроков Ингваровой ближней дружины. Главе рода было уже не до походов: его плечи сутулились, лицо густо покрывали морщины, а глаза казались запав-шими.

Войдя и кланяясь, Честонег окинул избу быстрым внимательным взглядом: нет ли здесь еще кого? Эльга указала ему на скамью и сложила руки на коленях. Честонег многозначительно смотрел на нее, вроде бы собирался что-то сказать, но вновь закрывал рот. И все оглядывался.

– Вы знали? – наконец произнес он, решив идти напрямик.

Нетрудно было понять, что он имеет в виду.

– Откуда мы могли знать?

– Якун… Улебович…

– Что – Якун Улебович? – повторила Эльга. – Он не знает о смерти Свенгельда, поскольку уехал из Коростеня за день до нее. Точнее, если я верно поняла, ранним утром того же дня, когда Свенгельд погиб.

– Ну и?.. – Честонег кивнул с таким видом, будто она вот-вот должна была разгадать загадку, которую он предлагал.

Эльга подумала и переменилась в лице.

– Боярин, ты о чем? – строго спросила она, давая понять, что намеков в таком деле не потерпит.

– Могли бы и предупредить. Мы бы загодя в волости послали, чтобы мужики готовились на рать.

– О чем предупредить? О Свенгельде?

– О нем, болезном. Кто же поверит, что в тот же день, как Якун уехал, Свенгельда взял и медведь заломал! Видели мы тут этого медведя! Что ж он девку-то не забрал? Чтобы не сказала лишнего?

Смысл его речей дошел до Эльги не сразу.

– Ты такое… Ты где это взял? – От изумления она встала, и Честонег тоже встал, тогда она опомнилась и села. – Ты говоришь, Хакон… ездил… по Свенгельдову голову?

– Что же сразу-то не привез? Да мы бы его на руках в лодье понесли на самую Гору! Только не ждали такой радости. Не думали, что князь соберется… уже сколько лет вы нам рассказывали, он вам и кормилец, и отец родной, и сват дорогой… И людей у него с собой было всего ничего…

– Как ты смеешь! – в негодовании крикнула Эльга, осознав, что он не шутит и она поняла его правильно. – Чтобы князь… своего брата… на своего кормильца…

– Якуну-то он не кормилец. Видать, Якун теперь в Деревляни и сядет? Уехал-то для отвода глаз. Ты, княгиня, нас дурнями не считай.

У Эльги перехватило дыхание. Кто здесь кого считает… дурнями? До этого мгновения ей не приходило в голову усомниться в словах Мистины: старика заломал медведь… А если… Честонег прав? И не было никакого медведя, а был… Хакон? Хакон Свенгельда… заломал? То есть каким-то образом поспособствовал…

Да нет, этого не может быть! Перед ней встало лицо Хакона: он был пристыжен, раздосадован, но не… Нет, это не могло быть следствием нечистой совести. Когда они разговаривали о Свенгельде, Хакон был уверен, что старик жив! Он вспоминал его как живого и негодовал на него как на живого! После их встречи Хакон считал проигравшим себя!