Ольга, княгиня воинской удачи

За челядью, подававшей на стол, следила жена Калимира – миловидная болгарка лет тридцати – и его мать-печенежка. Ни Огняны-Марии, ни Фасти не было: Боян сказал, что девушку можно будет вернуть в Несебр после того, как Петр пришлет согласие на условия брака. Сейчас Ингвар невольно все косился на госпожу Танбике, или Соломонию, как ее назвали в крещении: по обычаю новоявленных зятьев пытался угадать, на что станет похожа ее дочь, если доживет до таких лет. Вид скуластого лица, где узкие глаза совсем утонули в гуще морщин, не обнадеживал, но Ингвар успокаивал себя: отец Огняны-Марии был болгарин, и брат ее вон как хорош собой…Да и сама Огняна-Мария в его воспоминаниях представала свежей, как цветок, с самовильной травой в сложенных руках, и не верилось, что хотя бы через сорок лет эта красота увянет…

– Впервые я приветствую здесь, за моим столом в этом покое, русского князя Ингвара и надеюсь, что волей Божьей мы вскоре станем близкими родичами, – начал Калимир. – Мы – наследники всадников Аспаруха, вы – потомки мореходов, и предки наши мечом своим и отвагой добыли ту землю, коей сейчас владеем мы. Между нами много различий, но одно у нас есть общее. И об этом я сейчас скажу.

Боил обвел глазами слушателей; повернув голову, по очереди глянул на Бояна и Ингвара. Боян имел вид, как всегда, непринужденный и приветливый. Ингвар сидел, стиснув зубы от волнения. Он еще не принял решения; угрозы и выгоды от этого союза качались на чашах его душевных весов.

– У нас общий враг, и это – греки. Они не знают единого правящего рода, и редко у них бывает, чтобы сын наследовал отцу, а внук садился на престол деда. Дядя норовит оскопить племянника, брат подсылает убийц к брату. Василий Македонянин одалживал царю Михаилу свою жену, а сам в то время спал с царевой сестрой; и поныне греки не знают, считать ли законным наследником Константина, сына Льва, когда Лев родился у жены Василия от Михаила. И теперь они учат нас своему закону!

Ингвар покрутил головой: да не может такого быть! Окинул взглядом покой и отметил, что епископа здесь нет, как и кого-либо из Великого Преслава. Кавхан Георги уехал к Петру со всеми приближенными, здесь остались только сторонники Калимира и Бояна.

– Мы, болгары, хорошо знаем греков, – продолжал Калимир. – Среди моих родичей-печенегов, живущих не в мраморном дворце, а в войлочной кибитке, возносящих хвалу своим богам под синим небом, а не под золотым сводом церкви, нет столько корыстолюбия, жестокости, самохвальства, высокомерия, продажности. Много они говорят о своем превосходстве над всеми народами в мудрости, но видим мы, что они поистине превзошли всех в распутстве и лживости. Когда кто-то говорит правду – Бог это видит. Когда кто-то лжет – Бог тоже это видит. Болгары сделали много добра грекам, а греки об этом забыли – но Бог и это видит! И вы, русы, – он взглянул на Ингвара, – уже не первую сотню лет знакомы с ними. Я слышал, твой дядя, Олег Вещий, – на этот раз Ингвар не стал поправлять, что Вещий приходится дядей не ему, а жене, – быстро понял их песью породу и не стал пить их вино, угадав в нем яд. Так давай же сейчас выпьем с тобой за то, чтобы мы всегда были едины в нашей ненависти к этому племени и в своей борьбе с ним. Подайте чашу Никифора!

Он сделал знак своим отрокам, и ему с почтением, на блюде, покрытом златотканым шелком, поднесли чашу без ножки. На первый взгляд она показалась Ингвару просто серебряной и украшенной красными самоцветами. Но он заметил, что у Калимира задрожали руки, когда он взял ее, и даже Боян невольно нахмурился.