Ольга, княгиня зимних волков

Тот повернулся. Солнце садилось, лучи его пробивались сквозь облака длинными золотыми полосами, и все вместе образовывало как бы женскую фигуру, вытянувшуюся от земли к небу – в серовато-белом облачном платье, с распущенными по голубизне прядями золотых волос, с распростертыми, будто для объятий, руками.

– Лада… – зачарованно пробормотал Нечуй. – Это она к тебе навстречу вышла.

– Почему это ко мне? – усмехнулся Равдан. – Ты тоже совсем жених!

– Что я? – Нечуй засмущался. – Ты же старший… Пока ты не женишься, и мне нельзя.

– Творила вон женился, меня не подождал.

– Я так не буду! – сурово сдвинул брови Нечуй, твердо решивший соблюсти обычай.

Равдан медленно кивнул. Так легко было увидеть и лицо в самой середине золотого сияния: приветливое, ласковое, с очами небесной синевы и румянцем заката. Сердце замерло. Возникло чувство, будто в этот миг что-то важное меняется в жизни. Белый перепел, а теперь – и сама богиня, вышедшая навстречу, будто жена-молодуха, встречающая вечером с поля… Ведь скоро Купалии – то время, когда приводят жен.

– Эй, орлы! – Вдруг кто-то встал на ополье и замахал руками. – Сюда летите, живее!

Оба парня обернулись и увидели тетку Тужилиху. Рядом с ней на грудах привядшего за день полотья виднелось что-то длинное, светлое. Кто-то лежал.

– Чуры вас послали! – кричала она. – Уж я ждала, ждала, хоть бы кто подошел, как вымерли все! Хотела уж сама идти, да как ее одну бросить в поле на ночь глядя!

Парни торопливо подошли. На кучах сорняков лежала Творилина молодуха – бледная, вспотевшая, с застывшим в неподвижных глазах испугом. Под рабочим передником-завеской из небеленого льна топорщился живот. По бабьим подсчетам, ее срок должен был подойти только через месяц, и она, как и другие женщины, продолжала ходить на все работы.

При взгляде на нее у Равдана сердце дрогнуло от жалости. Убор молодухи – высокий, расшитый, с белыми шариками из гусиного пуха на висках и красными «мохрами» из шерстяной пряжи, всякое лицо делает взрослым. Но сейчас он вдруг разглядел, что молодуха – моложе некуда, едва не ровесница Нечуя.

Мельком он заметил у нее на подоле мокрое пятно с расплывшейся кровью и быстро отвернулся.

– А ее, вон, прихватило! – Тужилиха размахивала руками, и на ее коричневом от давнего загара, морщинистом, но бодром лице отражалось беспокойство. – Идти не может, я ей говорю, приляг, передохни, пойдем потихоньку. А ей куда идти! Ноги не держат. А я ж ее на себе не дотащу! Послать бы кого домой, да кто тут? А самой пойти – как ее оставить, русалки враз утащат!

На бледном лице молодухи был начертан безмолвный ужас. Ей было больно и страшно, она понимала, что у нее начинаются преждевременные родины, – посреди поля, на исходе Кривой недели! Она и так встала на грань Нави, а еще и в поле, в такое время – она и ребенок были готовой добычей для русалок, разозленных необходимостью покидать земной мир.

Равдан только глянул на Нечуя, как тот уже бросил мешок с перепелами и стрелой рванул по тропе в сторону гнезда.

– Была б хоть второй раз, тут бы и родила, ничего! – продолжала разоряться Тужилиха. – Моя сестра как-то на теплой еще жарыни рожала, и ничего! Сынка Пепелюшкой так и кличут весь век.

– А этот будет Выполоток, – хмыкнул Равдан. – Или Полынька.

– Тебе бы смеяться! – нахмурилась Тужилиха. – Своя баба будет – тогда вот посмеешься! Да где тебе!

Равдан посмотрел на невестку и вздохнул.

– Может, я отнесу ее? – предложил он. – Не так уж тут далеко.

– Не трогай пока, пусть лежит. А там в баню свезем. Она мелкая – такие по два дня, бывает, в первый раз…

– Ну, хоть за водой схожу. – Равдан бросил взгляд на кринку, уже пустую, которую бабы брали в поле.

В это время у молодухи расширились глаза, а потом она испустила пронзительный тонкий крик…

Наконец приехал кол – повозка о двух больших колесах, тот же, на котором недавно возили навоз. С него только сняли грязный ящик и выстлали дно чистой травой. Молодуха к тому времени уже вопила не переставая. С колом пришел сам Творила: он весь день ходил с отцом, поправляя прясла, чтобы скотина не залезла в поля, и только теперь узнал, что жена не вернулась с прополки. С ним прибыли еще две бабы: Уксиня, мать Равдана, и Любочадица, ее четвертая по старшинству невестка. Но везти молодуху было уже нельзя. Младенец решил появиться на свет прямо здесь. Парней и Творилу бабы отослали подальше, велели развести три костра по сторонам, чтобы отгонять русалок, а сами стали смотреть, как идет дело.

Изредка поглядывая на них, озаренных светом костра, Равдан думал, что так же, должно быть, сидят тут, незримые, три суденицы со своими орудиями: веретеном и ножницами. То ли прясть начнут новую нить, то ли старую обрежут?

– А я всем им говорю: покрупнее девок-то берите! – долетал до него голос Тужилихи. – Вон она, ваша порода, вымахала!