Читаем Ольга Розанова и ранний русский авангард полностью

Ольга Розанова и ранний русский авангард

Нина Альбертовна Гурьянова , Ольга Владимировна Розанова

Искусство – только в независимости и безграничной свободе![5]

Искусство – только в независимости и безграничной свободе!

К лучшему ли, к худшему ли, человек меняется, мир меняется.

И каждая эпоха, являя новое лицо, являет новое искусство.

Критики всплескивают руками, плюются, усиленно бранятся, но рано или поздно «признают».

Публика «признает» несколько раньше.

А критики-то воображают, что это они способствуют.

Но долго боятся. Не доверяют. Оплакивают ускользающее обаяние прежних веков, как старые бабушки прежние годы.

Страшно, когда душа старая.

Когда веры в будущее нет.

Когда из всех углов, из всех пыльных шкафов и фолиантов строго смотрят лики мертвецов и пугают.

Прошлое вымышлено, населено мертвыми душами. Затор. Завод.

Как творить, повернув голову к старым векам?

Не абсурд ли это? Ребенку понятно. А нам твердят: «традиции», «опыт», «примеры прошлого», старые сапоги…

Человек слишком несложен, чтобы еще утрировать, чтобы отказываться от нового опыта, от возможности из душной клетки, из плена прошлого вырваться в новый мир. Достаточно экскурсий в ушедшие в вечность дни! Искусство должно быть выражением своей эпохи и ее ценностей.

Наше время характерно жаждой свободы, тоской по свободе, жаждой увидеть мир преображенным.

Наше искусство ломает старые рамки, дерзает.

И наша дореформенная критика все по-прежнему, все по-старому жаждет убить все живое в искусстве, парализовать его развитие, убить в нем душу и разум эпохи.

Консерватизм возвел в закон эту периодическую травлю всего нового.

До каких пор голос критика, альфонсирующего на счет художника, будет доминировать в общественном мнении?!

Разве не художник обновляет жизнь?

Казалось бы, удивление и радость должно было вызвать то, что искусство многогранно, что оно меняет свой лик и несет новые веры.

Казалось бы, художник-новатор должен быть встречен как храбрый мореплаватель, как дорогой гость.

Но что же мы видим? Хлестаковское похлопывание по плечу или гнусное недоверие, издевательство.

Шамкают: «Призна́ешь молодых, а вдруг зазнаются? Нечего баловать их, пусть гниют в сырых углах…»

Все страшно вам всего – вам, у кого души старые, да недобрые!

Но не страшно тем, кто настоящее ценит выше самого распрекраснейшего прошлого!

Каково бы ни было прошлое, оно мертво.

Каково бы ни было настоящее, оно живо, динамично, оно – исток надежд и упований.

Искусство не только в технике, оно – само всепроникающее дыхание жизни. И как бы ни казалось вам, трусливым, страшна эпоха, искусство тем выше, чем аналогичнее ей по характеру.

Его утверждение, его основа – в сфере непрерывно возникающих отражений.

Стихи[6]

Испания

Вульгарк ах бульваровварвары гусарыВулье ара-битА рабы бар арапыТарк губят тара Алжир сугубят. Ан и енно Гиенно ГитанаЖиг и гит телаВизжит тарантеллаВира жирн рантье Антиквар Штара Квартомас ФантомИлька негра метрессаГримасыГремитГимнСмерти

<1916>

Искусство. 1919. № 4. С. 1.

«В розовом бреду качаюсь…»

В розовом бреду качаюсь в уличномКаплями глаз Втыкаюсь в молочный фонарьХрусталь неба в воздетом пространстве Купорит янтарная ярьУбор из бархатаИ бубенцы вкруг поясаОстрые смеются резцыВ взгляде полет ласточкиОпрокидывает в пропастиТонкие крылья во сны и сныХрустящий в волосах колышется бантИ бьется тревожный набатПока не поздноЛьвице семнадцатилетняго возрастаСпешите воздать поклонение Аирафанта.

<1916>

Фонд Юдит Ротшильд, Нью-Йорк. Публикуется впервые по оригиналу.