Олигарх желает жениться

— Простите, не стоит так шуметь — здесь же больные кругом, вы их пугаете, — перед нами выросла медсестричка в голубой накрахмаленной униформе и просительно заулыбалась.

— Да, извините. Мы больше не будем, — за меня ответил Плат. Поднялся и потянул меня за собой: — Хорош сидеть. Встал и пошёл — пожрём, да поговорим.

Я всё-таки встал и поплёлся за ним — может он и прав, и мне нужно съесть хоть что-то, кроме резиновых сэндвичей и бесконечного кофе из автоматов в фойе клиники.

— Ну, рассказывай, что произошло на банкете? — потребовал Плат, когда мы разместились за столиком в ресторане недалеко от больницы и сделали заказ. — Неспроста же Мирослава взбрыкнула и полезла в машину к Ковалёву?

— Неспроста, конечно, — неохотно ответил. — У нас с ней вообще всё через одно место складывается.

И я как на духу всё рассказал внимательно глядящему на меня другу. И про контракт со всеми подробностями, о которых Плат не знал. И то, что Василина отчубучила, когда залезла ко мне в кровать, а Мир это видела. И даже про то, как посмеялся над её вопросом про любовь, рассказал.

— Так что, когда Жанка мне на шею прилюдно запрыгнула, Мирослава и рванула из ресторана. Тут как тут и Арс нарисовался.

Я злобно усмехнулся:

— Думаю, неспроста он там пасся. Жанку мои ребята ищут, чтобы расспросить хорошенько. Но пока туда-сюда, сучка успела куда-то зашкериться.

Платон задумчиво кивнул:

— А Коваль ещё не скоро заговорить сможет. Если вообще сможет. Там полная печаль — врачи говорят, скорее всего, овощем останется. У него же в крови какой-то дикий коктейль из наркотиков был. Лекарства, что ему начали вводить после аварии, нифига не сработали. В итоге время было упущено.

— Он Мирославу тоже замуж звал, — я злобно вонзил вилку в салат, который как раз поставил передо мной официант. — Представляешь, она пошла к нему денег на лечение матери просить, а он ей сказал, что даст, но с условием, что замуж за него пойдет.

— А вы с Ковалёвым точно не близнецы-братья? Вон как на одну и ту же женщину повелись, — Платон засмеялся, а мне захотелось дать ему в зубы.

— Что ты ржёшь, придурок! Я для сына старался, а этот упырь свои извращенские пристрастия хотел с ней реализовать. Ты же знаешь, у него пунктик на такой типаж женщин, как Мирослава. — рявкнул я.

— Тшш, порядочный мужчина. Не ори, люди смотрят, — друг откинулся на спинку и холодно глянул на меня. — Если бы Арсу нужно было только свою похоть излить, он бы её в любовницы взял, да и всё. А раз замуж позвал, тут дело серьёзное. И мне хотелось бы понять, что именно.

— Да какая разница теперь, — я мотнул головой и накинулся на еду — жрать и правда хотелось неимоверно.

— Янис, ты ведь так и не выяснил, кто мать Даниила? — неожиданно спросил Вяземский и я чуть не подавился половинкой черри, которую как раз сунул в рот.

— Это здесь при чём? — буркнул недовольно — подозрениями насчёт возможного родства сына и своей жены я даже с Платом делиться не собирался.

— Я-то в таких вещах слепой и тупой, как утверждает Павла. Но вот она мне сразу намекнула, что очень уж твоя жена похожа на твоего сына. Ты в этом направлении ничего не узнавал?

— В биографии Мирославы нет ничего про наличие ребёнка. И про то, что он когда-то у неё был, тоже ничего нет. Мои ребята все прошерстили. Хотя замужем она была, но детей в браке не было.

Я махнул официанту, чтобы быстрее тащил кофе — вдруг до зуда в ладонях захотелось вернуться в больницу к жене.

— Ладно, Плат, я обратно поехал. Спасибо, что накормил, мамочка.

— Вали, давай, — проворчал друг и крикнул вдогонку: — Цветы жене купи, тупица.

Схлопотал от меня неприличный жест и заржал на весь ресторан:

— И не забудь рассказать Мирославе, что ты её любишь, дурень!

Глава 53

Просыпаться было так больно. В груди все застыло и этот лед, все расширяясь и расширяясь, разрывал меня на части.

Самое страшное, что я отлично понимала, что со мной случилось. Когда на полмига выныривала из белой мути, в мозг било воспоминание и об аварии, и об ударе, расколовшим мне сердце.

И ужас, что я парализована или просто умираю. Взорвавшейся ледяной петардой он бил в мозг, и я снова уплывала в белое, похожее на молоко ничто, подальше от кошмара.

— Мир, ну ты что…? — однажды в мой ужас пробился голос. Хорошо знакомый, но я не могла понять, почему он такой странный. Я помнила его всегда холодным. Даже в самые жаркие минуты он был ледяным. Разве что, был разбавлен насмешкой или злостью. Но это было так редко.

Почему сейчас в нем звучит боль и страх? Их я хорошо слышала, почти так же, как собственный ужас.

Еще было больно телу, его словно демоны рвали на клочья. Может, это хороший признак — раз больно, значит я жива?

— Мир, где ты? — прохрипел голос, и я попыталась сказать, что я вот она, здесь.

Но ничего не вышло, даже губы не пошевелились. Наверное, я все же умерла, а голос просто последнее воспоминание перед уходом в небытие.

Так жаль, я бы хотела слышать его еще. Пусть даже холодный, как я привыкла. Или вот такой, испуганный и хриплый, мне все равно. Главное, чтобы звучал.