Олимп

Сестра Громовержца Деметра послала в соперниц ударную волну, которая лишь сотрясла воздух, без вреда обогнув пульсирующие эгиды богинь, зато Гефеста подкинула на сто ярдов и швырнула далеко-далеко за вершину. Краснодоспешный Аид ответил гиацинтовым лучом пламени, на пути которого плавились и бесследно сгорали храмы, камни, земля, вода, сам воздух.

Музы вдевятером завизжали, примкнув к сплотившейся шайке Ареса. С колесниц, квитировавшихся прямо из пустоты, заблистали молнии. Мерцающая эгида Афины полоснула ряды противников. Виночерпий Ганимед, бессмертный только на девять десятых, пал на ничейной земле и завыл от боли, когда божественная плоть задымилась на кратковечных костях. Дщерь Океана Эвринома ввязалась в драку с Палладой, но сразу попала под атаку фурий, которые, хлопая крылами, набросились на неё подобно громадным летучим мышам-кровососам, взмыли вместе с нею над полем сражения и понесли едва успевшую вскрикнуть жертву куда-то вдаль, за пылающие здания.

Олимпийцы ринулись врассыпную: кто в укрытие, кто к летучим колесницам. Некоторые квитировались прочь, однако большинство собрались в отряды на разных берегах кальдеры. Энергетические поля заполыхали алым, изумрудным, фиолетовым, голубым, золотым и мириадами других цветов, сплавляясь в единые боевые щиты. Ни разу в истории боги не воевали подобным образом – без милосердия, без жалости, без того сорта профессиональной учтивости, какую они обычно проявляли друг к другу, без утешительной надежды на восстановление от бесчисленных рук Целителя или в баках с червями, а главное, что хуже всего, – без вмешательства Громовержца. Кронид был рядом всегда: он силой, уговорами, угрозами хоть как-то сдерживал их вечную кровожадную вражду. Но не сегодня.

Посейдон квитировался на Землю понаблюдать за тем, как аргивяне разрушают священную Трою. Покровитель войны собрал вокруг себя три дюжины сторонников Илиона и верноподданных Зевса. Унесённый взрывом Гефест квитнулся обратно и распростер над полем битвы отравленный чёрный туман.

Война богов разгорелась в течение часа и вскоре охватила весь Олимп, докатившись под самые стены Трои. К заходу солнца вершину вулкана объяло пламя, а воды кальдеры кипели, сливаясь с огненными потоками лавы.

18

Выезжая на бой с Ахиллесом, Пентесилея твёрдо знала и верила каждый год, месяц, день, час и минута её жизни вплоть до этой секунды были только прелюдией к неизбежному нынешнему триумфу. Всё, что она знала прежде – учебные полевые занятия, удачи и поражения, каждый вздох и биение сердца, – было сплошной подготовкой. Ещё немного – и судьба покажет, на чьей она стороне. Либо сегодня царица амазонок стяжает победу и прикончит Пелида, либо падёт сама, покрытая – что несравненно хуже гибели – неизгладимым позором, и вскоре будет забыта навеки.

Последний исход её никак не устраивал.

Проснувшись во дворце Приама, Пентесилея ощутила необычайную радость и прилив сил. Для начала она как следует помылась, а потом, встав перед полированным листом металла, заменяющим зеркало в покое для гостей, долго и с редкостным для себя усердием занималась лицом и телом.

Амазонка знала, что красива по самым строгим меркам женщин, мужчин и богов. Но прежде ей было всё равно. Внешнее попросту не волновало душу воительницы. Однако нынче, неторопливо примеряя выстиранное платье и сверкающие латы, царица позволила себе вдоволь полюбоваться своей наружностью. В конце концов, она ведь станет последним, что увидят глаза быстроногого мужеубийцы, прежде чем закроются насовсем. В двадцать с небольшим лет у неё было девичье личико, а зеленые очи казались ещё огромнее в обрамлении коротко стриженных золотых локонов. Крепкие губы, не расположенные к частым улыбкам, сочностью и оттенком напоминали благоухайные розовые лепестки. Блестящий металл отражал загорелое, мускулистое тело, знавшее долгие часы охоты, плавания и занятий под солнцем, но ни в коем случае не худощавое. При взгляде на полные женские бёдра Пентесилея чуть сердито надула губки, застёгивая пряжку серебряного пояса на стройной талии. Воистину царской, высокой и округлой груди с нежными сосками цвета гвоздики, а не корицы, могли позавидовать даже соратницы по оружию. Естественно, амазонка хранила целомудрие и рассчитывала оберегать его до скончания дней. Это другая сестрица – красотка поморщилась при мысли о гибели Ипполиты – клюнула на мужские уловки, разрешила увести себя в рабство, превратилась в бессловесную скотинку для размножения мерзких, волосатых созданий. Пентесилея никогда не соблазнится подобным выбором.