Олимп, штат Техас

Укол в сердце от жалости к нему. Райан как-то умудряется жить на свете, не считая за данность, что по умолчанию имеет право на что угодно — он не съест последний кусок курицы и не отберет у нее телевизионный пульт. Он даже не считает, что девушка обязана представить его своему брату.

— Я его приглашу. — Это для нее тоже звучит ложью, хотя можно и попробовать.

Он же ей верит. Это слышно по голосу, по смеси радости и нервозности в его: «Ну, до скорого». Голосу, совершенно не способному что-то скрывать, — поэтому его звук всегда рождает в ней чувство безопасности.

А вот она предпочла бы все скрыть. Брат воспримет ее внезапную любовь к Райану так же, как решение податься в сайентологи или в полигамную секту. Сочтет, что сестра просто сдурела. Они с Арло всегда были людьми трезвомыслящими. Арти ощущает его недовольство еще до того, как оно успевает зародиться.

Прежде чем выйти из машины, она опускает телефон в подстаканник на случай, если Райан решит перезвонить, шагает по каменным плитам к крыльцу, отпирает дверь. Брат ее, что неудивительно, спит на диване в гостиной, солнце светит в широкие окна, подчеркивая темные круги у него под глазами. Брату всегда нравилось раннее утро, нравилось смотреть, как встает солнце, но если ты музыкант, рано на боковую не отправишься. А заставить себя не ложиться до рассвета он не в состоянии — вот и спит урывками.

Голову Арло положил на подлокотник, тело изогнул так, что ноги оказались на дощатом полу. Ей и самой случалось спать в такой позе, когда было лень сбросить перепачканные сапоги, а класть их на кожаную обивку не хотелось. От постоянных гастролей — многочасовых переездов, еды из забегаловок для дальнобойщиков — лицо Арло слегка расплылось. Левая рука обгорела — он постоянно выставляет ее в окно, когда сидит за рулем. Она хотя и тревожится из-за Райана, но все равно, как всегда, рада видеть брата. Ее даже не смущает, что он натащил к ней в гостиную кучу хлама: усилители, гитары, здоровенный сабвуфер, даже холщовые сумки с проводами и разными инструментами. Судя по всему, сюда он надолго.

Арти вытаскивает из холодильника бутылку сельтерской, восхищается чистотой на кухне. Прежде чем уснуть, Арло перемыл грязную посуду, занимавшую половину стола. По дороге в ванную она обнаруживает еще один холщовый мешок. Оттаскивает его в шкаф в комнате Арло, чтобы не болтался под ногами, садится на корточки, чтобы сдвинуть в сторону его аккуратно расставленные туфли.

Над головой у нее висят коричневые кожаные брюки Арло — любимые, в них он ездил на гастроли по Европе. Вдоль внешнего шва на каждой штанине — длинное черное перо: ость и бороздки вышиты прочной толстой ниткой. Арти вспоминает, как подшучивала, когда он надел их в первый раз: мол, не собирается ли он еще и блесток добавить. Низ обеих брючин сзади почернел и вытянулся: Арло постоянно наступает на него каблуком. Он всегда покупает слишком длинные брюки, и плевать ему, что так они быстрее снашиваются. Арти дотрагивается пальцем до грязного края, прикасается к воде из нью-йоркских сточных канав, к дублинскому лаку для пола. Сувениры с разных поверхностей белого света.

Вспоминает бар в Корке: там она видела его в этих брюках в последний раз, там впервые поняла, что не хочет больше заниматься тем, чем занимается. Основательная деревянная барная стойка, слегка влажная от пива. Она прижалась к ней локтями, приподнялась на носках, чтобы поймать взгляд бармена. Ее толкали и пихали, в уши лупили громкие ирландские голоса, плечи давили на позвоночник — посетители ломились мимо, в соседний зал, где была сцена. Тяжелый «Гиннесс» заполнил ей желудок и мучительно распирал его, хотя она ничего не ела с самого утра, после болота размякших кукурузных хлопьев и пересушенной кровяной колбасы. Ей хотелось одного: виски с имбирным пивом — достаточно крепко, чтобы снять налет с языка, достаточно слабо, чтобы успокоить спазмы.

Она посмотрела в сторону сцены: Арло, лоснящийся от пота, ухмыляется морю голов. Никогда он не был так счастлив, как на гастролях, — но только если она была рядом. Тогда он дома. А она дома в Олимпе, вне зависимости от того, там Арло или нет, и груз этого ощущения заставлял ее странствовать с ним, даже когда она поняла, что ей надоело. Прошел еще год, прежде чем наконец она решилась ему об этом сказать.

Вернувшись в гостиную, Арти садится на ручку кресла, смотрит на спящего брата. Перед ней ее собственный нос, собственный рот. Были бы и собственные волосы, если бы он дал им отрасти больше двух сантиметров. Да, Олимп для Арти всегда дом, но все же с Арло в нем даже лучше. С ним она становится собой на все сто. Ты рядом с человеком, который знает тебя лучше всех, в месте, которое знаешь лучше всех. Она уже не припомнит, когда хоть с кем-то ей было лучше, чем с ним. И все же сегодня мысли ее — на берегу реки.

Она пишет записку: «Пошла на рыбалку», приклеивает ее к рубашке Арло.