Олимп, штат Техас

Арти с Райаном не устраивали свиданий. Они ходили на рыбалку. Охотились на белок и диких кабанов. Раньше она предпочитала охотиться и ловить рыбу одна — или с клиентами. Когда рядом был кто-то еще, она все время сознавала себя собой, вместо того чтобы раствориться в природе, растворить в ней свое «я». Арло на природе делался брюзгливым, так что она редко звала его с собой.

Но Райан оказался другим. Она все так же растворялась в природе, но больше не в одиночестве. И то же чувство эхом звучало в ней, когда он к ней прикасался. Как будто все, что в ней есть, отходило на задний план, кроме участка кожи, который служил им соединением — она и не здесь, и здесь до последней крайности, вся ее сущность сосредоточена в отпечатке ладони на пояснице, в очерке его губ на ее шее сбоку. Изведав это ощущение, трудно будет возвращаться к жизни без него. Трудно будет перестать быть такой, какой она чувствует себя вот сейчас, в этот миг у реки, когда его теплая ладонь лежит у нее на бедре. Это — а еще кусачий вкус искусственного лука и соли на языке. Она отхлебывает из бутылки. Потом встает, надевает джинсы, наживляет удочку и рассказывает Райану про утреннее происшествие, про то, какую геройскую доблесть проявила, разнимая Марча и Гепа. Говорит: она знала, что Марч в состоянии возвыситься над своим прошлым, а того, что на то же самое она надеется и для них с Райаном, вслух не произносит.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда этот человек — тот, на встречу с которым Юна сейчас направляется, — подъехал как раз вовремя, чтобы застать конец потасовки Гепа с Марчем, она сразу догадалась, кто это такой. Джо, их давний ветеринар, сказал, что пришлет коллегу — тот его замещает, пока Джо оправляется от перелома бедра (любезность одного вздорного осла). Юне неловко, что чужой человек увидел, как в их семействе проветривают грязное белье, а ей предстоит провести несколько часов рядом с тем, на глазах у кого она засунула в карман заношенные трусы. Ну хоть коровы будут рядом, и то дело.

Питер никогда особо не интересовался разведением скота — на нем не заработаешь столько, сколько на зданиях и участках, а Юна коров любила. Любила их могучие тела в сочетании с неколебимым миролюбием и то, что они, будучи воплощением довольства, проверяли на прочность каждую изгородь, готовые в любую минуту изобразить искусный побег в замедленной съемке. И какие они любознательные: всякая новинка, от панамы до пересмешника, совершенно их завораживает. Юне нравилось их общество. Нравилось обеспечивать им счастливую жизнь — пусть и не слишком долгую. Они были здесь, на полной ее ответственности, еще до рождения Теи, и оставались здесь, через несколько лет после ухода Марча из дома. До последнего времени Юна сама кастрировала телят. Питер помогал, а потом и дети, когда подросли. Операцию всегда проводила она сама — у остальных не хватало духу. Но теперь, после того как она превратила свое стадо примерно в пятьдесят голов в экологичное, на подножном корму, и начала неплохо зарабатывать на поставках в рестораны здоровой пищи в Хьюстоне, стало целесообразно прибегать к услугам профессионала. Вот она, сегодняшняя услуга: худощавый мужчина в джинсах и рабочих сапогах, ее ровесник или слегка моложе. Только что он стоял, привалившись к своему старенькому фордику, и вот уже лезет в кузов, голова скрывается из виду — он ищет нужные инструменты.

— Я собиралась загнать телят в отдельный загон до вашего приезда. Вы на целый час раньше. — Она вглядывается в кузов: ветеринар стоит на коленях и копается в неопрятной груде медицинского инвентаря.

Он отвечает, все так же стоя к ней спиной:

— Прошу прощения. Меня вызвали к лошади с непонятным укусом — у нас тут появились скунсы, зараженные бешенством, — но потом вызов отменили: оказалось, что лошадь сама себя укусила. Вот я и приехал сразу.

Юна ставит локти на кузов фургона и наклоняется вперед, чтобы лучше видеть.

— Так что простите за раннее появление, — говорит ветеринар. — Если хотите перенести визит — никаких проблем.

— Сейчас во мне никто не нуждается, кроме этих телят. — Притом что пока она не видела от ветеринара ничего, кроме вежливости, Юна, из чистого смущения, решает его уязвить. — Аккуратно тут у вас, — говорит она.

Ветеринар все стоит, согнувшись и опустив голову, и вот наконец отыскивает щипцы, нож и распрямляется, торжествуя. Юне удается лучше рассмотреть его лицо — на нем написано такое удовольствие, что она едва сдерживает улыбку. Волос у него осталось мало, а какие есть, подстрижены совсем коротко, борода при этом пышная, большая. Он ухмыляется ей, после чего роняет щипцы для кастрации себе на ногу.

— Сукин ты сын!

— Попрошу! — корит она его.

— Простите. — Он роняет руку рядом с ее локтем. — Это вы виноваты — напугали меня.

— Я тут уже сто лет стою.

— Но я-то вас еще не видел, по крайней мере вблизи.

Юна встречается с ним глазами.

— Мы не в баре. Никаких комплиментов, пока мы не представлены.

Он перебрасывает ноги в противоположную от нее сторону, сползает с борта, протягивает руку.