Олимп, штат Техас

Церковь невелика. По двенадцать скамей с каждой стороны. Рядом с темным деревом, из которого они сделаны, бордовый ковер выглядит облезлым и линялым. Витражные окна ярко блестят на фоне белых стен, по четыре на каждой стороне, а одно — спереди: раскормленный Иисус улыбается за алтарем. Арти это место не утешает. Она в состоянии объективно оценить красоту витражей, но ей они кажутся бессмыслицей: зачем загонять верующих в помещение, где полно окон, но не видно, что там снаружи? Впрочем, в церквях она всегда чувствовала себя чужой. Мать их была не из верующих — скорее приверженкой любви как таковой, чем божества, сотворенного из любви, — а визиты Арти к Бриско никогда не выпадали на утро воскресенья. Пересекать определенную черту не дозволялось никогда, даже в протестантских церквях: выставлять напоказ незаконнорожденных детей, демонстрировать вещественные доказательства того, что ты сбился с пути к спасению. Никто же не приходит в храм с пивом или проституткой.

Они входят в церковь, и распорядитель, мальчик лет двенадцати, а то и меньше, вскакивает с задней скамьи и вручает им программки похорон. Явились они так рано, что даже распорядитель еще не успел подготовиться. На программке фотография Райана — старое школьное черно-белое фото. Арти этот снимок никогда не видела, и эта тощенькая копия ее любовника вызывает у нее смех — нос слишком велик, на щеках россыпь прыщей. Арти жалеет, что не предложила использовать одну из недавних фотографий. А потом вспоминает, что никогда Райана не фотографировала. Ни он, ни она не держали телефоны под рукой, оба мало пользовались соцсетями. И вот теперь она будет медленно, но верно забывать его лицо. Каждый раз, возникая в памяти, оно будет чуть более расплывчатым, пока четкость очертаний не пропадет полностью. Мысль эта кажется ей столь ужасной, что она, не сдержавшись, всхлипывает. Тея обнимает ее за плечи.

— Давай сядем, — предлагает она.

Стоит ли пойти взглянуть на тело, в последний раз увидеть его лицо, руки, волосы? Если она возьмет его за руку, покажется ли ей эта рука живой — и тогда весь оставшийся мир рухнет неведомо куда? Она смотрит на свою руку: так хочется, чтобы это оказалось правдой, притом что она знает: не окажется. В гробу сейчас лежит то, что лежало с ней рядом на речном берегу. А не тот, кто субботней ночью делил с ней постель. Не тот, кого она любит. Она не мешает Тее и матери отвести себя к алтарю и посадить на переднюю скамью — сами они садятся от нее по сторонам.

Через несколько минут, заполненных шарканьем входящих, шелестом страниц в программках и приглушенным перешептыванием, Арти пишет Арло эсэмэску: «Ты должен сидеть со мной впереди». Она опускает телефон обратно в сумку, и тут на дальнем конце скамьи, у стены, показываются Питер и Юна. Они чем-то напоминают Арти родителей Райана: стоят совсем рядом, но не соприкасаясь.

Мысли Арти опять возвращаются к гробу. Надо бы подойти, посмотреть на Райана, пока церковь не заполнилась народом. Райан посмеялся бы, узнав, что она брезгует его хладным трупом. Да это ж все по законам природы, сказал бы он. И все равно сама мысль, что она будет стоять рядом с его телом, вызывает у нее приступ паники. А ведь от Арло она потребовала даже больше. Чтобы он сидел рядом с трупом, причем лишенным буферного прикрытия — гроба, равно как и защитной оболочки — костюма и красивого синего галстука. Ее утешает, что Райан эту ночь провел не в одиночестве. И почти столь же утешительна мысль о том, какую боль это причинило Арло, вынужденному смотреть на последствия своего поступка.

Арти переводит глаза вправо, мимо матери, которая старательно избегает встречаться взглядом с Питером. Питер остановился — не хочет идти на свое место первым, чтобы не сидеть рядом с Ли. Юна этой задержки не заметила — она смотрит в заднюю часть церкви. И вот наконец появляется Арло, он идет по центральному проходу в самом неброском своем костюме. Арти закрывает глаза, считает вдохи и выдохи. Успевает досчитать только до шести и тут чувствует: Тея встает и выходит из ряда, освобождая место для Арло. Слышит, как Тея садится на ряд дальше. Арти продолжает считать, глаза так и закрыты. На двадцать пятом выдохе у Арло начинает трястись нога, от этого вся скамья вибрирует. Арти опускает руку ему на колено, он прекращает. Как бы ей хотелось, чтобы близость Арло принесла хоть какое-то утешение, чтобы прикосновение к нему наконец-то залатало дыру, стало доказательством того, что лучше бы ей не следовать совету Теи. Но хотя Арло и рядом, Арти чувствует одно: неизбывное одиночество. И кладет руку обратно к себе на колени.

ГЛАВА ВТОРАЯ