Олимпиец

Что мне оставалось делать? Пусть всё идёт, как шло, ещё месяц. Когда я сказал об этом Джил, она только кивнула головой, словно ей уже было всё равно. Я сказал: «Месяц, что такое месяц?» Она ответила: «Ты прав — что такое месяц?» Я вскипел: «Ну, хватит тебе, чёрт возьми!» Она сказала: «Я соглашаюсь с тобой, Айк, чего ты от меня ждёшь? Месяц — очень небольшой срок». Я ответил: «Ладно, всё ясно. Ты думаешь, он обвёл меня вокруг пальца?»

Она сказала: «Ему ведь это было нетрудно, верно?» И вышла из комнаты. Я пошёл за ней на кухню. Меня снова охватила злость, а её поведение ещё больше рассердило — она мыла и расставляла посуду так, будто меня тут и не было. Джил очень упрямая, я это заметил с самого начала: иногда забирается, как черепаха, в свой панцирь, и её нипочём оттуда не вытащить.

Чем дольше она молчала, тем больше я на неё налетал и говорил такое, чего и не думал. Сказал: «Сэм для меня сделал так много, как никто. Нет смысла ревновать к нему». Тогда она нарушила молчание: «Я? Ревную к нему?» А я добавил: «Ты же не думаешь, что он ревнует к тебе?» Она снова замолкла. Кончилось тем, что я попросил прощения.

Мы находились в спальне. Она стала снимать платье через голову, а я за ней наблюдал. Она всё делала так грациозно. Я снова сказал: «Извини, мне правда неловко». Подошёл и обнял её, поцеловал в плечо: «Ну, всего только месяц. Подожди, сама увидишь». Она ответила: «Если бы всё было так легко». Я заметил: «Как это может быть легко? Человек тренирует тебя пять лет, возводит на пьедестал…» Но она только вздохнула. «Ну в чём дело?» — спросил я. Она ответила: «Ни в чём. Пока ты будешь так думать, ты никогда от него не освободишься». Во мне снова стала вскипать злость, хотя я очень старался её подавить. Я сказал: «Просто я благодарен ему, вот и всё. Что в этом плохого?» Она ответила: «Ничего», — и отошла от меня. В постели она повернулась ко мне спиной и долго не засыпала — это было ясно по её дыханию.

Месяц прошёл, но всё осталось как было. И Сэм, и я молчали. К моему удивлению, молчала и Джил. Для себя я решил — подожду до начала сезона, тогда будет ясно, как я бегаю и как отношусь к своему бегу. Ничего такого я Джил не сказал — знал, что она ответит: мол, опять откладываешь неизвестно на сколько. Но дело обстояло не совсем так, просто трудно принять решение зимой, когда ничего не происходит. Естественно, зимой ты подавлен, погода не балует — целыми днями льёт дождь, а настроение такое, будто всё кругом вымерло.

Но отношения у нас были напряжёнными. Хотя Джил ничего не говорила, в самом воздухе чувствовалось — что–то между нами происходит. Во всяком случае, раньше я всем с ней делился — и как идёт тренировка, и что сказал Сэм, а теперь — нет, боялся, что она меня не поймёт.

К началу лета стало ясно, что у Сэма есть только один способ удержать Айка, — если тот одержит безоговорочную победу. Это может быть победа над Купером, эдаким узаконенным антихристом. Или новый мировой рекорд — его действие продлится, пока Айк его снова не потеряет. Но в его нынешнем состоянии безоговорочная победа Айку не светит — вот в чём загвоздка.

Он часто ворчит сейчас, раньше за ним такого не водилось; впервые он недоволен тренировками. Он даже как–то расспрашивал меня о других методах тренировок, в частности об интервальном: «Купер — сторонник этого метода, а Сэм его не признаёт». Я честно ответил ему, что не разбираюсь в таких тонкостях. По–моему, любой метод тренировки может быть хорош или плох. Всё зависит от того, как его преподносят, как подают, — всё равно что стиральные порошки. Или другое сравнение — они как лекарства, которые зависят от личности врача. Кто обладает силой убеждения, тот может лечить и подкрашенной водичкой.

Представляю, что творится у Айка в доме. Джил давит не него то намёками, то молчанием — по настроению. Уверен, что она готова вести длительную кампанию, столько в ней стоицизма. Иногда я вижу, как Сэм смотрит на Айка — во время бега или в паузах. В этом взгляде озабоченность и тревога: предан ли он мне? Такой взгляд был бы немыслим полгода назад, как и сомнения Айка.

Боюсь, бедняга Сэм не знает, что ему делать. Ведь он уже отправлял Айка на Майорку, и даже из этого ничего не получилось.

К концу зимы Айк стал пропускать тренировки, а это было равносильно тому, что новообращенный уклоняется от причастия. Он ссылался то на болезнь, то на необходимость выполнить задание своей спортивной фирмы, но было ясно, что Сэма эти оправдания не устраивают. Стоило спросить: «А где же Айк?» — боюсь, этот вопрос я задавал слишком часто, — Сэм ворчливо отвечал: «Говорит, что болеет». Думаю, для Сэма любая болезнь, которая отрывает от тренировок, в лучшем случае психическое отклонение.