Спустя шесть веков, в 1161 г., в Константинополь для подписания мирного договора прибыл султан сельджукского Румского султаната Кылыч Арслан II (1156–1188 гг.). Визит затянулся на полгода, и за это время турецкий правитель неоднократно посещал Ипподром. Чтобы прославить своего повелителя, один из присутствовавших в ромейской столице турок решился на отчаянный поступок: «…Один из потомков Агари… вызвался перелететь с находящейся в цирке башни все пространство ристалища. Поднявшись на эту башню, он стал на ней как бы за барьером, из-за которого выходят состязающиеся. Он был одет в весьма длинный и широкий хитон белого цвета, кругом перетянутый обручами, отчего в этой одежде образовалось много широких складок. Агарянин рассчитывал, что, как корабль летит на парусах, так он полетит при пособии своей одежды, коль скоро ветер надует ее складки… Глаза всех устремились на него, в театре поднялся смех, и зрители беспрерывно кричали: “Лети, лети; долго ли, сарацин, ты будешь томить души наши, взвешивая ветер с башни?” Между тем царь (Мануил I Комнин. –
Как показывает история с турецким Икаром, Ипподром жил не только скачками. Иные виды состязаний и зрелищ заполняли время между заездами возниц. И программа эта была весьма насыщенной. Среди них были не только спортивные, но и артистические состязания. Античные театры, как и языческие святилища, перестали использоваться в Византии по прямому назначению, т. е. для постановок пьес, гладиаторских боев и травли диких зверей: на Востоке Римской империи отдельных амфитеатров для жестоких забав, как правило, не строили (Schrodt 1981: 50). Большой театр Константинополя, именовавшийся Кинегием (в период поздней античности в Новом Риме был еще и Малый театр), превратился в Собачий рынок, на котором время от времени проводились казни, в том числе (видимо, по старой памяти) в виде травли приговоренного дикими зверями (Феофан Византиец 1884: 275, 321, 324). Однако театральное искусство не умерло окончательно, и одним из мест, где оно продолжало развиваться, был Ипподром, который примерно с VII в. все чаще упоминается в источниках под именем Театр.
Этому средневековому ромейскому театру, как писал Ш. Диль, «нужны были поэты для сочинения стихов, которые в известные дни пелись в честь императора, мелисты, чтобы класть их на музыку, капельмейстеры – для их исполнения, органисты, чтобы аккомпанировать им… затем для интермедии – танцовщики, мимы, акробаты, паяцы» (Диль 1908: 457). Упомянутые французским историком органисты требовались, потому что на Ипподроме стояло два огромных органа: один принадлежал прасинам, другой – венетам. Они использовались для аккламаций и аккомпанемента при танцах и чтении стихов. Позже, в Х в., их задействовали в императорской литургии (Schrodt 1981: 44).
Особо важную роль в каждой цирковой партии играли танцоры – эммалы. Из-за того, кому какой танцор достанется, разгорались нешуточные страсти. Вот лишь два свидетельства из хроники Иоанна Малалы.
Брат императора Зенона (474–491 гг.) Лонгин в 486 г. «для четырех факций Константинополя … предоставил четырех молодых танцоров эммалов, потому что прежние танцоры в Константинополе, хотя они были известны, были старыми. Он заставил их уйти после того, как подарил им много подарков. Зеленым он дал эммала Автокия, по прозвищу Карамалл, из Александрии Великой, а факции Голубых он дал Рода, по прозвищу Хрисомалл, также александрийца, и Элладия из города Эмеса, факции Красных он также дал танцора по имени Маргарит Катцам из Кизика, пообещав его Белым» (Malalas. Chron. XV.12).