Олимпионик из Ольвии

Солнце, заметно к вечеру остывшее и ставшее похожим на кружок гигантской морковки, далеко за горизонтом опускается в море. Остров постепенно окутывается чернильным сумраком. Непрестанно на все лады распевают кузнечики и цикады.

Палатка браконьеров стоит на месте. Она освещена изнутри. К тому же довольно ярко свет проникает даже сквозь плотную ткань. И потому кажется, что палатка как бы тлеет изнутри.

— Ну, что же, — вздыхает Гриша, — придётся устроить им варфоломеевскую ночь. А заодно и всемирный потоп.

— А ещё — Содом и Гоморру[239], — добавляет Лёня.

— А для полного комплекта — «Последний день Помпеи»[240], — вставляет и своё слово Юра.

— Одним словом, эту ночь они должны запомнить надолго, — подытоживает сказанное Гриша. Тон его голоса — твёрдый и решительный.

Третий час ночи. Время, когда люди спят особенно крепко и сладко.

Месяц, большой, бледный, с выщербленным краем, медленно проплывает между тёмными рваными тучами. Он то исчезает за тучами, то выныривает из-за них, вызывая лёгкую непонятную тревогу. Едва ощутимый свежий бриз сонно перебирает листья кустов, колышет метёлками ковыля, охлаждает разгорячённые за день лица аргонавтов. Да ещё где-то из темноты доносится хлюпанье неугомонного прибоя.

Добравшись до лагеря браконьеров, ребята останавливаются и какое-то время стоят молча, прислушиваясь. Палатка дрожит от могучего разноголосого храпа. Нет сомнения, что её обитатели перед сном для смелости «причастились» и теперь спят, что называется, без задних ног.

Мальчишки складывают на холмике принесённые вещи, берут с собой только лопаты и, подойдя к палатке поближе и постояв возле неё с минуту, берутся за работу — прокладку канала «палатка-море». Или, если угодно, — «море-палатка».

Работают ударно, не останавливаясь ни на секунду. Поскольку лопат две, то и копают, часто сменяя друг друга.

Не проходит и получаса, как канал (а на самом деле канава длиной добрых двадцать метров) прорыт и готов к «эксплуатации». Летят в стороны последние лопаты песка, и вода, пенясь и шипя, устремляется в канаву, а по ней — в ложбину к палатке. Несколько минут — и ложбина начинает наполняться водой.

Только теперь запыхавшиеся аргонавты позволяют себе кратковременный отдых. А отдохнув и немного успокоившись, начинают преображаться: помогают друг другу привязывать на лица маски, сделанные из белых пластиковых тарелок, найденных среди хлама, оставленного нерадивыми туристами. Эти маски с искривленными ртами и большими круглыми глазами при изменчивом свете месяца, который то появляется, то тут же исчезает среди тёмных туч, оставляют довольно зловещее впечатление. Самым страшным оказывается Лёня, у которого аж две маски: одна на лице, другая на затылке. Затем мальчишки берут по большой пластиковой бутылке с обрезанными донышками и шейками и окружают палатку, в которой безмятежно храпят браконьеры.

Вода уже заполнила ложбину, превратив её в небольшое озерцо, посреди которого стоит палатка. Вот она уже достаёт ребятам до колен. В палатке кто-то обеспокоенно ёрзает, слышится сонное бормотание:

— Что такое? Разве мы уже плывём?

Гриша поднимает руку, подавая условный сигнал. И вслед за этим перерезает вокруг палатки шнуры. Юра дёргает за брезент, и полотно медленно, словно купол опускающегося парашюта, складываясь, ложится на воду. Точнее, на браконьеров.

И тотчас палатка, вернее, то, во что она превратилась, словно оживает: движется, дёргается, подскакивает, будто что-то живое и беспомощное, то в одну сторону, то в другую, то вверх, то вниз. Из-под неё слышится хлюпанье и чавканье воды, испуганные выкрики, проклятья и ругань. Это барахтаются ошалевшие от страха браконьеры.

А вокруг них, прыгая и извиваясь в каком-то причудливом диком танце и разбрызгивая во все стороны воду, мечутся какие-то ужасные существа на двух ногах с жуткими белыми мордами, на которых застыли зловещие улыбки. К тому же эти существа дико визжат и смеются. Этот визг и смех, усиленный прозрачными рупорами, среди ночи при то появляющемся, то пропадающем месяце наводит на браконьеров особенный ужас. Не отстаёт от ребят и Султан. Глядя на них, он носится вокруг палатки, будто сорвался с цепи, и беспрерывно лает. Если кому-то из браконьеров удаётся выбраться из палатки, то он, увидев диковинные существа, которые извиваются перед ним, и большую собаку, тут же ищет спасение под брезентом палатки. Такого светопреставления остров не слышал, наверное, даже во время нападения на него дикарей Буребисты.

Продолжается «Варфоломеевская ночь» недолго. Через несколько минут Гриша подаёт условный знак, и тотчас «привидения» останавливаются и умолкают. А в следующее мгновение исчезают в высокой траве.

Однако в палатке ещё долго после этого не утихают возня и галдёж. И даже освободившись в конце концов из палаточного плена, мокрые и грязные с головы до ног браконьеры не сразу приходят в себя. Они продолжают бесцельно бегать вокруг палатки, падать в воду, натыкаться друг на дружку, толкаться и отпускать крепкие словечки.