Олива Денаро

Сказать «да» каждый осёл может, а вот «нет» усилий стоит, зато, раз начав, уже не разучишься. Это единственное, чему я смог тебя научить, и с тех пор «нет» слышал каждый. «Нет» твоей матери, пытавшейся найти тебе другую партию, «нет» старым подругам, зашедшим тебя проведать, «нет» Шибетте, пригласившей к себе почитать розарий. Ты стала дерзкой, скупой на слова. В первый день экзаменов спозаранку, никого не предупредив, ушла по шоссе, а после обеда спать легла. Всё хорошо, сказала, всё хорошо. На следующее утро ушла с латинским словарём под мышкой, вернувшись, немного поела и заперлась в комнате. Как-то Лилиана, зайдя за тобой перед устным экзаменом, спросила, не волнуешься ли ты, а ты с горькой улыбкой ответила: «После всего, что я наслушалась в суде, меня уже ни один приговор не испугает».

Когда ты получила свидетельство с отличием, мать приготовила пасту с сардинами, мы все уселись за стол нарядными, но ты, войдя в кухню, мрачно оглядела нас и сказала:

«Нет аппетита»

«Так ведь день какой у тебя чудесный, нужно отпраздновать», – и мать, одёрнув чуть сбившуюся блузку, принялась накладывать тебе в тарелку.

«Чудесные дни для меня все в прошлом», – бросила ты и ушла.

Козимино обгоняет кого-то на повороте – уже триста двадцать седьмой раз. Амалия, по-прежнему, как плющ, цепляющаяся за ручку, тычет пальцем в спидометр.

– Давай-ка помедленнее, – кричу я с заднего сиденья. Козимино вместо ответа сигналит впередиидущей машине. Ну вот и скажи мне, как отцу в такой ситуации своих детей защищать?

Потом Амалия вдруг хлопает себя по лбу:

– Что же это мы, Сальво, к столу ничего не взяли? – сетует она. – Даже пирожных!

– Так ведь она по телефону сказала, что о сладостях сама позаботится, – утешаю её я. – Зато я цветов собрал, которые тебе так нравятся.

66.

Нужно сходить за цветами.

Купить хлеба, проветрить комнаты, разложить стол, отщёлкнув задвижки на раме, одолжить у синьорины Панебьянко ещё стульев. В кондитерскую, наконец.

Много лет мне не хотелось, чтобы в доме снова были цветы. Растениями всегда занимались твои, папа, руки: с чернотой под ногтями, с подушечками пальцев в глубоких, тонких порезах, – лучший учебник того, как добыть из земли новую жизнь, как посадить семя и дождаться, пока оно прорастёт. Я ведь и с собой так же поступила: зарыла поглубже, не зная, придёт ли когда-нибудь пора выпустить бутоны. Иссохший, бесформенный комок глины, бесплодный, как твой убитый солёной водой огород, – вот чем я была, и моё вырванное с корнем тело не обещало ни цветов, ни побегов. В день выпускного, войдя в дом и обнаружив вас одетыми, как на праздник, я вдруг поняла, насколько мне всех нас жалко. Вы выглядели такими счастливыми, а я расстроилась, ведь для меня этот день стал лучшим в жизни: другого-то такого уже не будет. Справедливости на мою долю не досталось, а значит, не стоит ждать ни кружева белой фаты, щекочущей шею, ни кольца, надетого на палец, ни ласк влюблённого мужчины, ни спокойной полноты живота, растянутого на пике беременности, ни крохотной сморщенной ручонки, лежащей в моей ладони.

Уехать из Мартораны – всё равно что пытаться избавиться от собственной тени: ведь ни стыд, ни чувство несправедливости происходящего не исчезнут просто потому, что ты ходишь теперь другими улицами. Им нужно время, нужны другие голоса, которые сольются с твоим, нужны отъезд – и возвращение. Поскольку, как ты мне не раз говорил, ни штиль, ни ураган не длятся вечно.

Вот почему сегодня я встала пораньше. Накрашу губы новой помадой, надену белое поплиновое платье, бирюзовые сандалии, образцово накрою на стол, приготовлю пасту с сардинами и отпраздную, спустя почти двадцать лет, своё свидетельство с отличием. Заодно отметим вживание в роль, наше долгое молчание и слишком краткие телефонные звонки, дни рождения каждого из нас и – скопом – прочие положенные праздники, семейные годовщины, развод, несколько свадеб и, наконец, упрямое желание снова жить здесь, в родном городе, при всём при этом и несмотря ни на что.

Сколько ещё дел! Спустившись по лестнице, я открываю дверь и замираю: от густого солёного жара мигом пересыхает в горле.

67.

Приоткрыть бы окошко, да только вместе с солёным морским воздухом в машину ворвётся жара: на небе-то ни облачка, ни капли дождя! Помню, в детстве ты всё ждала грозы, чтобы пойти собирать баббалучей, а её так долго не было, что ты совсем отчаялась. А я ведь предупреждал: кто над котелком стоит, у того вода не кипит. И после суда тебе то же самое сказал: да, радости мало, но семя ты заронила доброе, что-нибудь да взойдёт.