Оливер Лавинг

– Ева… Вы же не просто так приехали ко мне. По-моему, вы уже сделали выбор и просто надеетесь услышать то, что вам хочется услышать. Но я могу сказать лишь то, что знаю. А вы сами решайте, верить мне или нет.

В целом Ева слушала эти поучения скептически. Она знала вещи, неведомые этой простой набожной даме, какие бы утраты той ни пришлось пережить. Однако существовала другая часть Евы, маленький ранимый кусочек, и теперь этот кусочек вздохнул и произнес:

– Но разве вы сможете вернуться? Кажется, доктор Рамбл велел вам прекратить работу.

Марго подцепила бордовый уголок ногтя на мизинце левой руки, оторвала обломанный краешек.

– Мне не могут запретить приходить в приемные часы. Если меня кто-то пригласит.

– Значит, вы собираетесь что-то доказать.

– Вы думаете, меня заботят доказательства? Тогда вы совсем меня не знаете. Я могла выбрать из сотни профессий, но пошла по этому пути. Я попала к вам не случайно. Теперь я это знаю. Разве может еще что-то иметь значение?

Ева притронулась к своим глазам, с силой дернула ресницу. Марго отвела ее руки от лица.

– Не надо, – сказала она. – Будьте добры к себе.

Ева скрестила руки на груди, демонстрируя свою непреклонность. Однако сразу же поймала себя на том, что смотрит на поддельные часы Марго, проверяя, успеют ли они сегодня в приют. И потом она заговорила голосом, который приберегала только для жесткого каменистого дна самых ужасных мгновений; надломленным голосом, который всего два дня назад понадобился ей для разговора с Чарли, когда они стояли на чердаке, глядя на краденое барахло – ее собственный стыд, который затмил стыд долгов ее сына.

– Обещаете? – Теперь Ева говорила умоляюще.

Еву не беспокоило, что Марго видит ее такой. Ева хотела, чтобы Марго видела ее такой. Хотела запомнить, как смотрела на нее Марго, сохранить этот момент на будущее – когда вернется Чарли, когда Мануэль, или доктор Рамбл, или Джед начнут упрекать ее за то, что она снова позвала эту сомнительную гадалку. Ева хотела запомнить, какой слабой она чувствовала себя в этой безликой квартире. «Я была опустошена. Я была беспомощна. У меня не было выбора».

– Конечно, обещаю, – сказала Марго. – Неужели вы до сих пор не поняли? Не всегда надо слушать врачей. Есть вещи, доступные лишь нам, матерям.

Вот только это не было правдой. Еве придется сделать выбор еще раз. Когда вместе с Марго она шла в обжигающем свете больничных коридоров, стараясь держать голову высоко и уверенно, по пятам за Евой двигалась знакомая тень – вопрос, который всегда поджидал ее у койки четыре, подкарауливал во тьме прямо за огненным кругом Евиного упорства. Если все эти обследования и проверки в Эль-Пасо не обнаружат признаков сознания, Ева с помощью медицинской доверенности сделает неизбежный вывод: Оливер никогда не заговорит, он затерян в своем теле, и нет страдания страшнее.

У Евы будет выбор, которого никто не вправе требовать от матери. Вскоре, в точно такой же день, как и три с половиной тысячи предыдущих, окажется достаточно всего лишь подписать несколько бумажек, отсоединить питательную трубку. Но чего хотел сам Оливер? Ева знала: ответ на вопрос, который она так часто задавала – молча, шепотом, иногда в слезных мольбах над содрогающимся телом сына, – мог находиться или не находиться в его левой ладони. Марго снова установила свое оборудование и так крепко вцепилась в руку пациента, что у нее побелели костяшки пальцев.

– Оливер? – спросила Марго. – Знаешь, кто это вернулся? А? Б? В?

– Ма, – ответила машина.

– Видишь? – сказала Ева. – Я никуда не ухожу.

Прошло четыре дня. Чарли не объявлялся – куда же он подевался на этот раз? Но больше всего Еву удивляло собственное равнодушие. Ей было все равно, что Джед даже не позвонил. Как-то утром она почти отпихнула Мануэля Паса, когда тот появился у входа в палату и спросил:

– Вы уверены, что размышляете здраво? Я понимаю, вам тяжело, но нельзя вести себя так, будто ничего не изменилось.

– Мы еще не закончили, – сказала Ева, пытаясь обогнуть его мощный торс.

– Что ж. – Протянув руку, Мануэль остановил Еву. – Как это ни печально, я вынужден с вами согласиться.

Ева нетерпеливо переступила с ноги на ногу.

– В каком смысле?

– Думаю, вам следует знать, – он потер себе затылок, – что я вынужден был сообщить ребятам из полиции про наш разговор насчет Ребекки. Подозреваю, вскоре они свяжутся с вами.

– Вот спасибо, Мануэль, – сказала Ева. – От души спасибо.

Мануэль положил руку на вздернутое плечо Евы.

– Все, что от вас потребуется, – это сказать правду.

Но когда на следующий день раздался звонок со зловещим остинским кодом, Ева не обратила на него никакого внимания. Она снова решила свести круг своих забот к телу на четвертой койке.

Снаружи сгустились тучи и чуть не пролились дождем, но потом их разорвал ветер. Скоро придется ехать в Эль-Пасо, и мир ее снова изменится. А раз так, почему бы не провести еще несколько дней в разговорах с сыном? Или даже несколько недель? Может, даже отложить обследование в Эль-Пасо еще где-то на месяц, подождать, пока все уляжется?