Оливер Лавинг

– Серьезно? Я… – Чарли осекся, увидев небывалое зрелище: его мать в расхристанном виде – кудри торчали во все стороны, худую фигуру облекал до невозможности розовый халат – выходила из побитых дверей. Чарли повернулся к Ребекке, все еще с разинутым ртом, и увидел, что девушка слегка помахала его матери рукой.

– Кажется, кто-то хочет поздороваться с тобой, – сказала Ребекка.

– И правда кажется.

Отвернувшись, Чарли стал смотреть, как в небе медленно выводит круги гриф-индейка.

– Она очень тепло ко мне отнеслась, – сказала Ребекка. – Хотя должна признать, разговаривать с ней не всегда просто.

– Зайдешь со мной?

Ребекка покачала головой:

– Похоже, мое дело тут сделано.

– Сделано?

– Я сказала твоей маме, что хотела бы остаться, хотя бы до этого обследования, но она взяла с меня слово, что я устранюсь. Не знаю, что это – проявление доброты или желание, чтобы я убралась поскорее.

– Добро пожаловать в семью Лавинг.

Ребекка хмыкнула, глядя на полосу Пайсано-Лейн.

– Ну и, – обратился Чарли к ее профилю, – куда же ты поедешь?

– Кто знает. Обратно в Нью-Йорк? Хотя, думаю, пора еще куда-нибудь податься.

Эдвина пыхтела на коленях у Чарли, и он, теребя ее уши, растопырил их так, что она стала похожа на гигантскую летучую мышь.

– Но Эдвина… – начал Чарли.

– Это даже не обсуждается, – ответила Ребекка. – Она принадлежит тебе. А может, это ты ей принадлежишь? Ха-ха! Так или иначе, вы с Эдвиной принадлежите друг другу.

Даже после их долгого разговора Ребекка не в силах была встретиться с Чарли взглядом; он положил ладонь ей на щеку. К его удивлению, она с готовностью приняла этот жест и приникла лицом к его ладони. Теперь она улыбалась ему немного грустной улыбкой.

– Знаешь, – сказал Чарли, – в прошлом году я очень часто придумывал, что мог бы тебе сказать. «Спасибо» вряд ли появлялось в этом списке.

Ребекка пососала ранку на пальце, кивнула.

– Нет, – сказала она. – Это тебе спасибо.

Чарли открыл дверцу и вынес Эдвину в марфийское утро. За его спиной заурчал двигатель, и вскоре машина скрылась из виду.

– Ма, – крикнул Чарли через чахлый палисадник, – что за чертовщина?

– Надо же, кто к нам пожаловал.

Чарли медлил, стоя на разбитом тротуаре. Они по-прежнему были матерью и сыном; извинения и признания, нападения и оборона всей их жизни вставали на свои прежние места. И все же, после всех этих лет, их скрестившиеся глаза, казалось, завершили утомительную битву и обговорили условия перемирия – за тот короткий миг, что Чарли пересек лужайку и крепко обнял мать.

– Можно я прямо сейчас кое-что скажу? – спросила она.

– Ма…

– Нет. Мне нужно сказать, и ты знаешь, как мне это тяжело. Но ты был прав. Чарли, я не должна была верить Марго. Следовало быть умнее. А на самом деле я и была умнее.

Чарли закусил губу, пытаясь удержаться от энергичных кивков.

– И что же в конечном счете тебя убедило?

Ма подбородком указала на то место, где только что стояла машина Ребекки:

– Мы привели ее в палату, и Марго даже не могла сделать так, чтоб Оливер произнес ее имя. Словно Ребекка Стерлинг была просто какой-то незнакомой девушкой. Конечно, для Марго так оно и было.

– А-а.

– Я разговаривала с ложью. Думаю, на самом деле я это понимала с самого начала. – Ма прижала к губам дрожащий палец. – Но у меня больше ничего не было.

– Нет, было, – сказал Чарли.

– Да. – Ма покаянно подняла руки. – Ты прав. У меня был ты.

– И сейчас есть.

– И правда есть, – сказала она.

– Я вернулся, – сказал Чарли. – Я не должен был уезжать.

– И Ребекка тебе рассказала.

– Все.

Ма кивнула, словно недоумевая, что теперь сказать. Чарли ртом втягивал воздух, и на его зубах оседали пылинки.

– Но правда, объясни мне хотя бы вот что. Что ты вообще делаешь здесь?

Но мать лишь прикусила губу, и вид у нее был слегка виноватый.

Внутри дом Па уже не напоминал увеличенное, забитое бутылками и окурками подражание его давней мастерской, которое Чарли видел раньше, навещая отца. По всей вероятности, в то время как младший Лавинг развлекался своим проектом в Антидоме, Ма тоже осуществляла небольшой проект. Комнаты Па были вычищены, и теперь мемориал его одиноких лет высился пирамидой в мусорном мешке возле подъездной дорожки. Это было странное, неловкое место. Мебели оставалось так мало, что укрыться было негде. Но, лихорадочно проспав несколько часов, Чарли постарался свыкнуться с удивительной, анархической атмосферой этого дня.

Пока Па готовил ужин – противень энчилад, густо политых соусом, – и Чарли радостно предвкушал, как Ма будет ими давиться, отец с сыном изо всех своих неуклюжих сил постарались завязать разговор над помятой, покрытой коррозией духовкой.

– Послушай, – сказал Чарли, – насчет того, что я наговорил тебе в прошлый раз в гостинице…

– Тебе не надо мне что-либо объяснять, – ответил Па. – Если кто-то и должен давать объяснения, так это я.

– Ну давай, объясняй, – сказал Чарли.