Оливер Лавинг

– Я по горло сыта вашими обещаниями, – ответила она Марго.

Чарли не знал подробностей того утра, когда Ма наконец прогнала хиромантку с ее места возле койки четыре. Но зато прекрасно узнавал мамин праведный гнев, которым она всегда прикрывала собственные муки совести.

– Послушайте, Ева, пожалуйста, выслушайте меня. – Марго говорила через плечо Чарли, дрожащим, торопливым голосом. Косметика на лице ее плавилась и стекала по щекам. – Я могу потерять работу. Я могу вообще перестать заниматься этим делом. Вы можете меня ненавидеть, я пойму это. И я знаю, как это звучит для вас, но я никогда не перестану верить. Я не могу. Не могу не верить, что я действительно чувствовала Оливера. Так же я чувствую и Кору, она рядом и слышит каждое мое слово. Слышит то, что я говорю прямо сейчас. Даже если вы думаете, что я заблуждалась.

Чарли посмотрел на Марго; посмотрел на мать. Возможно, Марго и заслуживала материнских проклятий; возможно, эта женщина с ее любовью к Христу и ее иллюзиями решила с помощью Лавингов написать собственную утешительную историю. Но Чарли был слишком утомлен, чтобы тоже разозлиться. Он думал: кто поймет этих матерей лучше, чем они понимают друг друга?

– Спасибо за запеканку, – сказал он, принимая ношу из рук Марго. – Наверняка это очень вкусно. Может, попробуете зайти как-нибудь в другой раз?

Она кивнула, и Чарли сжал Эдвину между лодыжками, в то время как Марго побрела прочь. Он отогнул краешек фольги и взглянул на малоаппетитное месиво, которое приготовила эта женщина. Грецкие орехи, авокадо, картофель и кусочки курицы, смешанные в массу зеленоватого цвета. Лавинги молча разбрелись по дому, и Чарли сунул лоток в холодильник. В тот день они не говорили о Марго возле четвертой койки, не упоминали ее и на следующий день. Но поздно вечером, выбравшись на кухню, чтобы перекусить, Чарли заметил, что фольга на керамическом лотке была потревожена, а в запеканке появился небольшой пустой квадратик, – а Чарли помнил, что Па ненавидит грецкие орехи.

Чарли устроился во второй спальне, и, хотя она могла похвастаться лишь скрипучей кроватью и древней школьной партой, это была лучшая комната из всех, где ему доводилось жить со времен детства. Однако сейчас, впервые за долгое время, он смотрел на парту, не пытаясь представить, как будет за ней писать.

За почти полтора года спорадических попыток что-то написать у Чарли появилось всего несколько сырых страниц, но он знал: пора поделиться ими с первым читателем.

Вот только, конечно, читать его брат не мог. Поэтому поздним вечером в четверг Чарли, набравшись храбрости, прочел вслух Оливеру все, что было в молескине и на оборотах листовок из Антидома, прямо в присутствии родителей. В тот день Пегги проявила дерзкое своеволие, разрешив им находиться в палате сколько угодно. Под вечно блуждающим взглядом Оливера Чарли прочел продолжение их старых выдумок, снова обращая свой рассказ к мальчику, который лежал внизу.

Когда-то во время их ночных совещаний Чарли с братом воображали битвы, собранные по кусочкам карты, хитрые испытания, которые им надлежало пройти, чтобы попасть в другой мир. Но, возможно, настоящий ответ на загадку портала был таков: сначала ты должен упасть на колени, признать, что в том далеком мире увидишь только вымечтанные и неполные образы, которые нарисовал в воздухе, – а потом суметь простить себя, подняться и переступить через порог. «Больше того: как не поверить в твою избранность?»

Голос Чарли истончился, и он с трудом преодолел последние страницы.

Рука матери коснулась его затылка.

– Чарли, – сказала Ма, – я и не подозревала, что ты это носишь в себе. Даже не подозревала.

– Ну, я же был в старшей школе лучшим учеником, – заметил Чарли. – Хотя, наверное, можно сказать, что был и худшим.

– Лучше дочитывай, – ответила Ма.

Было около часа ночи, когда Чарли с Эдвиной наконец забрались в постель во второй комнате Па. Всего одна ночь пролегла между этим моментом и последним испытанием брата. Но Чарли не пытался вообразить, что может произойти завтра. Он думал о брате – не о том, каким он стал теперь, но о том, каким он был когда-то, в тот первый день, когда Ребекка села рядом с ним в кабинете литературы. Где-то все еще существовало это утро, это место, где было возможно любое будущее.

Оливер Глава тридцать девятая

В сорока милях от Марфы ты находился в этом воспоминании вместе с братом. Ты знал, что тебя ждет – последнее испытание, назначенное на утро, – но как ты мог к нему подготовиться? Даже если впереди маячила свобода, ты был как заматерелый заключенный, который не желает расставаться со своими привычками. Ты схватился за ниточку одного августовского утра, подбросил вверх эту прекрасную пуговицу и быстро нащупал ее рукой.