Оливер Твист

Нанси поспѣшно вынула бутылку изъ шкапа, гдѣ было много бутылокъ, которыя, судя по разному виду ихъ, были наполнены разными сортами спиртныхъ напитковъ. Сайксъ наполнилъ стаканъ водкою и предложилъ его еврею.

— Довольно, совершенно довольно! Благодарю, Билль, — сказалъ еврей, только приложившись губами къ стакану.

— Что? Ты боишься, что мы одержимъ верхъ надъ тобой, да? — спросилъ Сайксъ, пытливо всматриваясь въ еврея. — Гм!

Проворчавъ что-то себѣ подъ носъ, Сайксъ схватилъ стаканъ и выплеснулъ остатки въ золу, затѣмъ снова наполнилъ его и выпилъ залпомъ.

Еврей окинулъ взоромъ комнату, пока товарищъ его проглатывалъ второй стаканъ, не изъ любопытства, потому что онъ и раньше бывалъ здѣсь, но по своей безпокойной натурѣ и по привычкѣ видѣть во всемъ что нибудь подозрительное. Комната была обставлена бѣдно и только содержимое шкапа заставляло подозрѣвать, что здѣсь не можетъ жить человѣкъ трудящійся. Изъ другихъ предметовъ болѣе всего бросаются въ глава двѣ, три дубины въ углу и пистолетъ, висѣвшій надъ каминомъ.

— Теперь, — сказалъ Сайксъ, облизывая губы, — я готовъ.

— Говорить о дѣлѣ? — спросилъ еврей.

— О дѣлѣ, - отвѣчалъ Сайксъ;- говори же, что ты хотѣлъ сказать.

— Насчетъ Чертсея, Билль? — сказалъ еврей, придвигая ближе свое кресло и стараясь говорить тихо.

— Да! Что же о немъ? — спросилъ Сайксъ.

— Ахъ! Ты вѣдь знаешь, что я хочу сказать, мой другъ, — сказалъ еврей. — Знаешь вѣдь, Нанси? Правда, знаетъ?

— Нѣтъ, не знаетъ, — подсмѣялся Сайксъ. — Или не хочетъ знать, а это не одно и то же. Да, говори ты, наконецъ, и называй вещи ихъ настоящими именами; сидитъ себѣ, да знай мигаетъ и подмаргиваетъ! И чего ты все намеками говоришь? Подумаешь, право, что не ты первый всякій грабежъ задумаешь. Ну же говори!

— Тише, Билль, тише! — сказалъ еврей, напрасно старавшійся остановить этотъ взрывъ негодованія. — Кто нибудь можетъ услышатъ насъ, мой дорогой! Кто нибудь услышитъ.

— Ну и пусть себѣ слышитъ! — сказалъ Сайксъ. — Я не боюсь этого. — Хотя мистеръ Сайксъ не боялся, онъ тѣмъ не менѣе понизилъ голосъ и сталъ говорить тише.

— Вотъ видишь, — сказалъ еврей, — это я всѣ изъ осторожности и только. Какъ же мы насчетъ Чертсея, когда примемся за работу, Билль, а? Когда примемся? Ахъ, какое тамъ, серебро, мой милый, ахъ, какое серебро! — продолжалъ еврей, потирая руки отъ восторга.

— Нечего приниматься за работу, — холодно отвѣтилъ Сайксъ.

— Какъ нечего! — вскрикнулъ еврей, откидываясь на спинку стула.

— Разумѣется, нечего, — продолжалъ Сайксъ. Не такъ то легко будетъ, пожалуй, сдѣлать, какъ мы думали.

— Не такъ взялись за дѣло, вѣроятно, какъ слѣдуетъ, — сказалъ еврей, блѣднѣя отъ злобы. — Что же ты ничего не разсказываешь мнѣ!

— Разскажу сейчасъ, — отвѣчалъ Сайксъ. — Кто ты такой, чтобы тебѣ нельзя было разсказать? Говорю тебѣ, вотъ уже двѣ недѣли, какъ Тоби Крекитъ шныряетъ кругомъ этого мѣста и до сихъ поръ еще не свелъ дружбы ни съ однимъ изъ тамошнихъ слугъ.

— Что ты, право, говоришь, Билль! — сказалъ еврей, становясь мягче по мѣрѣ того, какъ Сайксъ начинаетъ горячиться. — Не повѣрю я, чтобы нельзя было сманить на свою сторону ни одного изъ слугъ!

— Да, не сманить! — отвѣчалъ Сайксъ. — Двадцать лѣтъ уже, какъ они служатъ у этой старой леди и хоть ты имъ пятьсотъ фунтовъ пообѣщай, такъ и тогда не сманишь ихъ.

— Ахъ, какія глупости, Билль! — возразилъ еврей. — Чтобы женщинъ, да не одурачить!

— И не одурачишь, — отвѣчалъ Сайксъ.

— И такому ловкому, какъ Тоби Крекитъ, не одурачить? — недовѣрчиво спросилъ евреи. — Не знаешь ты, развѣ, женщинъ, Билль?

— Нѣтъ, и даже Тоби Крекиту, — отвѣчалъ Сайксъ. — Онъ говоритъ, что надѣвалъ накладные усы, бакенбарды и жилетъ канареечнаго цвѣта шатался, шатался и хоть бы тебѣ что!

— Какъ же было не надѣть усовъ и военныхъ брюкъ, мой милый! — сказалъ еврей.

— Надѣвалъ, — отвѣчалъ Сайксъ, — съ такимъ же успѣхомъ, какъ и первые.

Извѣстіе это окончательно смутило еврея. Онъ нѣсколько минутъ сидѣлъ въ глубокой задумчивости и, наконецъ, поднявъ голову, сказалъ, съ глубокимъ вздохомъ, что дѣло надо считать проиграннымъ, если все правда, что горитъ Тоби Крекитъ.

— Да, — сказалъ онъ, съ отчаяніемъ опуская руки на колѣни, — тяжело терять то, во что мы, такъ сказать, вложили всю душу нашу.

— Да, вѣрно, — отвѣчалъ Сайксъ. — Не везетъ!

Наступило долгое молчаніе, во время котораго еврей сидѣлъ, глубоко задумавшись, причемъ и безъ того отталкивающее выраженіе его лица сдѣлалось еще болѣе гнуснымъ, по истинѣ дьявольскимъ. Сайксъ время отъ времени Искоса поглядывалъ на него. Нанси, боясь, вѣроятно раздразнить разбойника, сидѣла, устремивъ глаза на огонь и, казалось, была глуха ко всему, что происходило кругомъ нея.

— Феджинъ, — сказалъ Сайксъ, прерывая вдругъ молчаніе, — дашь пятьдесятъ гинеи лишнихъ, если я устрою тебѣ всѣ, какъ слѣдуетъ?

— Да, — отвѣчалъ еврей, вскакивая съ мѣста.

— По рукамъ, значитъ? — спросилъ Сайксъ.

— Да, мой милый, да, — отвѣчалъ еврей; глаза его засверкали и всѣ лицо мгновенно оживилось.