Оливер Твист

Члены Комитета были мудрые, проницательные люди, философы; когда они додумались до того, что слдуетъ внимательне присмотрться къ дому призрнія, то пришли вдругъ къ такому заключенію, къ которому никто изъ обыкновенныхъ людей не могъ придти, а именно, что бдные люди любили его! Это было настоящее мсто общественнаго увеселнія для бдныхъ классовъ; таверна, гд ничто не оплачивалось; завтракъ, обдъ, чай и ужинъ — круглый годъ; кирпичный и известковый рай, гд все кругомъ забавлялось, а не работало. «Ого! — сказалъ комитетъ, принявъ при этимъ весьма глубокомысленный видъ, — мы должны все это прекратить и привести въ надлежащій порядокъ и въ самомъ непродолжительномъ времени». — И комитетъ установилъ правило, чтобы бдные люди выбирали одно изъ двухъ (комитетъ не хотлъ ихъ принуждать, нтъ, не хотлъ): они или должны были подчиниться постепенному процессу голоданія, или быть готовыми къ тому, что ихъ моментально выселятъ прочь. Съ этою цлью комитетъ заключилъ контрактъ съ водовозами о доставк неограниченнаго количества воды, а съ торговцами муки о доставк въ извстные сроки небольшого количества овсяной крупы; затмъ назначилъ три раза въ день жидкую кашицу съ лукомъ два раза въ недлю и съ половиной обыкновенной булки по воскресеньямъ. Но особенно много мудрыхъ и человчныхъ правилъ установилъ комитетъ по отношенію къ женщинамъ, хотя я не нахожу надобности перечислять ихъ; женатыхъ бдняковъ ршено было разводить съ цлью уменьшенія лишнихъ судебныхъ издержекъ и вмсто того, чтобы заставить человка содержать свою семью, ее отнимали у него, оставляя его холостякомъ. Нечего и говорить, сколько просьбъ о помоществованіи въ виду этихъ двухъ правилъ возникло бы во всхъ классахъ общества, не будь это связано съ домомъ призрнія; но члены комитета, какъ люди проницательные, все это предусмотрли и позаботились объ устраненіи этого затрудненія. Пособіе было тсно связано съ домомъ призрнія и жидкой кашицей и это пугало народъ.

Мсяцевъ черезъ шесть посл того, какъ Оливеръ былъ переведенъ въ домъ призрнія, эта новая система была уже въ полномъ ходу. Сначала расходы увеличились, вслдствіе большихъ издержекъ на гробовщика и необходимости перешивать платья для бдняковъ, такъ какъ они становились для нихъ слишкомъ свободными и длинными, болтаясь на ихъ тлахъ, сильно исхудавшихъ посл одной-двухъ недль питанія жидкой кашицей. Число жителей дома призрнія, также нищихъ, значительно уменьшилось и комитетъ ликовалъ.

Комната, въ которой кормили мальчиковъ, представляла, собою большой залъ съ мднымъ котломъ на одномъ конц его; изъ этого котла въ назначенное для пріема пищи время раздавали кашицу смотритель въ бломъ передник и дв женщины, помощницы его. Каждый мальчикъ получалъ всего только одну мисочку этого угощенія, но ни боле, за исключеніемъ дней большихъ празднествъ, когда давали на два унца больше кашицы и къ ней четверть порціи хлба. Мисокъ никогда не мыли; мальчики скребли ихъ ложками до тхъ поръ, пока он снова начинали блестть. По окончаній этой операціи (которая никогда не продолжалась долго, потому что ложки были одинаковой величины съ мисками), они сидли, устремивъ жадные взоры на котелъ; они не прочь были състь его со всми кирпичами, которыми онъ былъ обложенъ и въ то же время старательно сосали свои пальцы въ надежд найти остатки каши, которая нечаянно могла попасть на нихъ. Мальчики отличаются всегда хорошимъ аппетитомъ. Оливеръ Твистъ и товарищи его три мсяца уже переносили муки медленнаго голоданія и въ конц концовъ они дошли до такого ужаснаго состоянія отъ голода, что одинъ мальчикъ, который былъ очень высокаго роста для своихъ лтъ и никогда до сихъ поръ не подвергался ничему подобному, намекнулъ своимъ товарищамъ, что если ему не прибавятъ кашицы, то онъ боится, что въ одну прекрасную ночь състъ спящаго рядомъ съ нимъ мальчика очень хилаго и совсмъ еще маленькаго. Глаза у него при этомъ были сумасшедшіе и голодные, а потому вс поврили ему. Мальчики собрали совтъ, на которомъ былъ брошенъ жребій, кто долженъ вечеромъ подойти къ смотрителю и спросить у него прибавки; жребій палъ на Оливера Твиста.

Наступилъ вечеръ и мальчики заняли свои мста. Смотритель въ поварскомъ костюм подошелъ къ котлу, а сзади него стояли его ассистентки. Началась раздача кашицы и въ тоже время чтеніе длинной молитвы. Кашица исчезла быстро; мальчики стали перешептываться другъ съ другомъ и подмигивать Оливеру, котораго въ то же время подталкивали ближайшіе его сосди. Онъ былъ ребенокъ, доведенный до отчаянія голодомъ и несчастіемъ, а потому спокойно всталъ изъ за стола и, подойдя къ смотрителю съ миской и ложкой въ рукахъ, сказалъ:

— Простите, сэръ, я желаю еще.

Смотритель былъ тучный, здоровый человкъ, но тмъ не мене онъ поблднлъ. Нсколько секундъ смотрлъ онъ молча на маленькаго бунтовщика и затмъ прислонился къ котлу. Ассистентки были парализованы отъ удивленія, мальчики отъ страха.

— Что такое? — сказалъ, наконецъ, смотритель упавшимъ голосомъ.

— Простите, сэръ, отвчалъ Оливеръ, — я желаю еще.