Оливер Твист

Мистеръ Бембль шелъ впередъ большими шагами, а маленькій Оливеръ, крпко уцпившись за рукавъ его, обшитый золотымъ галуномъ, семенилъ ножками рядомъ съ нимъ, спрашивая черезъ каждую четверть мили «близко ли уже?» На эти вопросы мистеръ Бембль отвчалъ коротко и рзко. Мимолетное привтливое расположеніе духа, пробудившееся въ немъ подъ вліяніемъ джина съ водой, испарилось за это время окончательно и онъ снова превратился въ приходскаго сторожа.

Оливеръ не усплъ пробыть и четверти часа въ стнахъ дома призрнія и покончить за это время второй ломоть хлба, когда мистеръ Бембль, передавшій его на попеченіе какой-то старухи, снова вернулся назадъ и объявилъ, что сегодня вечеромъ назначено засданіе комитета, который приказываетъ ему явиться туда немедленно.

Не имя яснаго понятія о томъ, что такое комитетъ, Оливеръ былъ очень пораженъ этимъ извщеніемъ и не зналъ совершенно, что ему длать, — плакать или смяться. Ему не дали времени хорошенько подумать объ этомъ обстоятельств; мистеръ Бембль, чтобы привести его въ себя, слегка ударилъ его по голов тростью, а затмъ по спин, чтобы онъ двигался живе, посл чего приказалъ ему слдовать за собою и повелъ его въ большую, выкрашенную блымъ комнату, гд кругомъ стола возсдали восемь или десять тучныхъ джентльменовъ.

— Поклонись комитету, — сказалъ Бембль. Оливеръ вытеръ дв, три слезы, отуманившія его глаза, но не разсмотрлъ комитета, а увидлъ только столъ, которому и отвсилъ свой поклонъ.

— Какъ тебя зовутъ, мальчикъ? — спросилъ джентльменъ, сидвшій на высокомъ стул.

Оливеръ испугался при вид столькихъ джентльменовъ и задрожалъ всмъ тломъ; приходской сторожъ далъ ему сзади шлепка, отчего онъ снова заплакалъ. Это было причиной того, что онъ отвчалъ едва слышнымъ, дрожащимъ голосомъ. Джентльменъ въ бломъ жилет назвалъ его за это дуракомъ. Такое обращеніе было, конечно, наилучшимъ способомъ, чтобы поднять духъ Оливера и заставить его чувствовать себя привольно.

— Мальчикъ, — сказалъ джентльменъ на высокомъ стул, - слушай меня. Теб, конечно, извстно, что ты сирота?

— Что это значитъ, сэръ? — спросилъ бдный Оливеръ.

— Нтъ, онъ совсмъ идіотъ…. такъ я и думалъ, — сказалъ джентльменъ въ бломъ жилет.

— Позвольте! — сказалъ джентльменъ, который говорилъ первымъ;- извстно ли теб, что у тебя нтъ ни отца, ни матери и что тебя воспиталъ приходъ? Знаешь ты это?

— Да, сэръ! — отвчалъ Оливеръ, заливаясь горькими слезами.

— Чего ты такъ плачешь? — удивился джентльменъ въ бломъ жилет. — Да, дйствительно, странно! Изъ-за чего было плакать этому мальчику?

— Надюсь, ты каждый вечеръ читаешь свои молитвы, — спросилъ сурово еще одинъ джентльменъ, — и, какъ подобаетъ христіанину, молишься за тхъ, кто кормитъ тебя и заботится о теб.

— Да, сэръ! — запинаясь отвчалъ мальчикъ.

Джентльменъ, говорившій послднимъ, былъ правъ, самъ несознавая этого. Оливеру надо было, дйствительно, быть настоящимъ христіаниномъ, необыкновенно добрымъ христіаниномъ, чтобы молиться за тхъ, которые кормили его и заботились о немъ. Но онъ не молился, потому что никто не училъ его этому.

— Прекрасно! Тебя привели сюда, чтобы воспитать тебя и научить какому нибудь ремеслу, — сказалъ краснощекій джентльменъ на высокомъ стул.

— Съ завтрашняго дня ты будешь щипать пеньку, начиная съ шести часовъ утра, — продолжалъ тотъ, который былъ въ бломъ жилет.

Оливеръ по указанію приходскаго сторожа отвсилъ поклонъ комитету въ благодарность за оказанное ему благодяніе, продуктомъ котораго явилось щипаніе пеньки, посл чего былъ отведенъ въ большую комнату, гд на грубой, жесткой постели рыдалъ до тхъ поръ, пока не уснулъ. Какая чудная иллюстрація въ гуманнымъ законамъ Англіи! Они не запрещаютъ бднякамъ спать!

Бдный Оливеръ! Онъ и не думалъ, когда, благодаря сну, находился въ счастливомъ невдніи всего окружающаго, что комитетъ въ этотъ самый день пришелъ къ такому ршенію, которое должно было имть самое существенное вліяніе на всю его будущность. Да, онъ ршилъ и вотъ это ршеніе.