– Да, семейка из неблагополучных, – подумал Тимур II, – сами не счастливы, и других хотят такими же сделать, – кот не стал дожидаться конца разборок и со скоростью мысли оказался в родной семье и квартире. А больше и не надо было. В дальнейшем Ленку при виде борща и свёклы, а также и самого этого слова, начинало тошнить. Теперь Оля Савина у неё тоже ассоциировалась с борщом и вызывала рвотные позывы. Поэтому, проходя мимо неё, она только и шипела, не разжимая зубов. Рыцарь-кот порадовался очередной своей победе, а Олька почувствовала также облегчение.
Командующий карбонариями уже снова был на своём посту. Друзья не могли нарадоваться, думали, что он погиб в бою. Рикардо вернулся в строй, и вернулся ещё более энергичный и одухотворённый. В его глазах светились две великие цели: революция и Констанция. Каждый хотел обнять его, хлопнуть по-дружески по плечу. Он уже собирался прикрепить листок с надписью: «Хлопать нельзя. Ранение!» Но потом подумал, что это будет глупо и просто повесил руку на косынку, хотя рана у него была под ключицей и задела лёгкое. Их штаб находился в километрах двадцати пяти от города, где проживала Констанция. Но он так явно чувствовал её присутствие, чуть ли не её дыхание и биение сердца. Для него это тоже было вновь. Глаза девушки повсюду преследовали его. Это не осталось незамеченным для его соратников. Они начали также подтрунивать над молодым человеком:
– Кто ж так ранил тебя, Рики?
– Это, небось, сама стрела Амура!
– Да, боль от укола быстро проходит, а вот рана в сердце – это навсегда! – их шутки не кончались.
Зародившая любовь к Констанции и вдохновляла его, и в то же время ментально мешала. Юноша не знал было, что делать, пока не взялся за эпистолярный жанр. И вот оно, это счастье, что есть письма, есть письменный язык! По вечерам он принялся писать, выкладывая на бумагу все свои чувства, которые жили в нём. Рики понимал, что не всё написанное можно посылать и загружать девушку сантиментами. Но ему так легко было от письма, как будто всё говорил ей вслух.
– Может быть, она когда-нибудь прочитает их, – думал юноша, складывая листки в конверт и пряча в столе.
Прошла неделя, и Рикардо решился послать Констанции нейтральную весточку, тем более, что в город направлялся посыльный по их конспиративным делам.
«
Вот такое возвышенное письмо и прибыло в дом Констанции. При этом посыльный сказал Марии: «Если будет обратный ответ, то я завтра в полдень буду на площади, и вы можете передать мне». Кормилица, вся счастливая, сквозь смех и слёзы, ответила за Кони: «Будет! Будет! Обязательно будет!» Тут же чмокнула мужчину в щёку и на ушко сказала: «Как она бедняжка страдает. Уж как она страдает!» Затем, как ветер, но путаясь в своих юбках, помчалась к Констанции:
– Пляши! Подпрыгивай! Улыбайся! Скажи матери, что рада балу! Скажи, что любишь меня, малышка! – что только не придумывала кормилица, вертя конвертом перед носом воспитанницы.
Наконец, письмо оказалось в дрожащих руках девушки, а Мария тактично и бесшумно вышла из комнаты.
– Что там? Хорошие ли новости? – Кони глубоко вздохнула и принялась читать. Письмо было на одном листочке, но она сидела уже больше часа и читала, читала. Как профессиональный каллиграф исследовала каждую буковку, чёрточку, завитушку. Уже знала текст наизусть, но всё равно не могла оторваться от него. А вы говорите, что нет лекарств от любви. Вот оно! Самое лучшее лекарство! Письмо! Весточка от любимого. Никто ещё не видел Констанцию такой счастливой! Она сияла, как само солнышко, будто и вся земля расцвела вместе с ней. Нетерпеливая и любопытная кормилица вошла к ней примерно через пару часов и увидела, что Кони всё ещё за письмом.
– Детка, ты глазами не продырявишь бумагу? Тогда я не смогу прочесть. Ну-ка признавайся, выкладывай, что он пишет? Твоя любопытная нянька сгорает от нетерпения!
– Мария, милая, всё хорошо! Он жив и здоров. Тебе привет большой передаёт! – запрыгала, как козочка, вокруг неё девушка.
– Ну, ясное дело, что жив, раз письмо прислал. Ты мне скажи, про любовь-то написал? – опять настаивала на вопросе деревенская женщина.