Оловянные солдатики

Она тихонько постучалась в председательскую дверь и нырнула внутрь. По кабинету, заложив руки за спину, медленно выписывал круги Ротемир Пошлак; в струящемся из окон солнечном свете мягко поблескивала его изысканно седая шевелюра.

— Эр-Пэ! — обратилась к нему секретарша. Не удостоив ее взглядом, не повернув головы, мистер Пошлак высвободил из-за спины руку и знаком приказал секретарше удалиться. Он совещался с сэром Прествиком Ныттингом, действительным членом правления Объединенной телестудии, ответственным за общественную, общечеловеческую и культурную стороны дела. Сэр Прествик, маленький, грустный, вялый, сидел посреди кабинета в мягком вертящемся кресле и наподобие подсолнуха медленно обращался вокруг собственной оси, чтобы все время оставаться лицом к председателю.

Мистер Пошлак остановился и рассеянно колупнул на картине Поллока густо наложенную краску.

— Еще одно, — сказал он. — Кто у нас сейчас ставит «Обхохочешься»?

— Корбишли, — ответил сэр Прествик.

— Ага. Так вот, ступайте к нашему другу Корбишли и сообщите ему, что вчера во время вечерней передачи у лорда Мимолея галстук сбился под самое ухо.

— Сообщу, Эр-Пэ.

— Разъясните, что я не критикую ни техническую, ни художественную сторону спектакля.

— Ни техническую, ни художественную сторону.

— Я не прикидываюсь настолько компетентным, чтобы критиковать эти стороны наших постановок. До сих пор не прикидывался и вряд ли когда-нибудь начну. Я знаю свои возможности, Прествик. У меня под рукой достаточно специалистов, чтобы судить, выдерживают ли наши постановки конкуренцию с точки зрения технической, художественной и моральной. Этим специалистам я целиком и полностью доверяю. Сообщите это Корбишли.

— Не премину, Эр-Пэ.

— Но если у мужчины галстук сбился на сторону или у женщины высунулась бретелька, то в этом я разбираюсь. И в нашей постановке такого не потерплю.

— Совершенно согласен, Эр-Пэ.

— На мелочи у меня глаз наметан, Прествик, глаз наметан на мелочи.

— Безусловно, Эр-Пэ.

— Я не прикидываюсь специалистом в области телевидения. Я не прикидываюсь, будто много смыслю в торговле или финансах. Но я категорически утверждаю, что на мелочи у меня глаз наметан.

— На мелочи глаз наметан.

— Вот тайна успешного руководства, Прествик. Следите за мелочами, а крупное само за себя постоит.

— За себя постоит. Точно.

— По-моему, сотрудники меня за это уважают, а по-вашему?

— Конечно уважают, Эр-Пэ.

— По-моему, тоже. По-моему, тоже.

Мистер Пошлак умолк и пригладил великолепную седую шевелюру. Такая операция помогала ему думать, а в этот процесс он верил свято. Как-то раз он даже сказал сэру Прествику:

— Если бы меня попросили дать в одном слове наставление юношеству, вы знаете, Прествик, какое это было бы слово?

— Какое? — спросил тогда сэр Прествик.

— Думайте, Прествик. Думайте.

— Не знаю, Эр-Пэ. Мелочи?

— Нет, Прествик. Думайте.

— Э-э… смелость?

— Да нет же. Думайте.

— Ума не приложу, Эр-Пэ. Дерзание?

— Ради всего святого, Прествик, что с вами творится? Думайте!

— Принципиальность? Верность? Руководство?

— Думайте, Прествик! Думайте, думайте, думайте, думайте! Когда произошел этот разговор? Кажется, когда у сэра Прествика предпоследний раз обострилась язва двенадцатиперстной.

— Так кто же у нас сейчас ставит «Обхохочешься»? спросил обстоятельный мистер Пошлак.

— Корбишли, Эр-Пэ.

— Ах, Корбишли. Так сообщите ему, Прествик, ладно?

Сэр Прествик черкнул в блокноте «Сообщить Корбишли», и полностью его заметки по обсуждаемому вопросу выглядели теперь так: «Сообщить Корбишли. Сообщить Корбишли. Сообщить Корбишли». Едва слышный стон украдкой вырвался из-под его усов. Сэр Прествик был несчастен.

Его назначили в правление Объединенной телестудии после того, как он получил титул баронета за заслуги перед Англией в области общественных сношений; заслуги состояли в том, что из всех специалистов по общественным сношениям к моменту раздачи наград удалось найти одного-единственного деятеля, который не вел себя предосудительно с моральной точки зрения, так как лежал под наркозом в больнице; это и был Прествик. Для начала его сделали ответственным за общественные сношения. Но оказалось, что общественные сношения неразрывно связаны с культурными, то есть с отношением мистера Пошлака к культуре, а культурные сношения незаметно переходили в общечеловеческие, то есть в отношение мистера Пошлака ко всему человечеству, кроме общественности, которая подпадает под сношения общественные. От напряженной работы сэр Прествик буквально таял на глазах.

— И еще одно, — сказал мистер Пошлак. — Сегодня утром в кабине лифта я насчитал пять окурков и четыре спички. Что вы об этом думаете?

— Должно быть кто-то прикурил от зажигалки, Эр-Пэ, ответил сэр Прествик.

Мистер Пошлак остановился как громом пораженный и смерил сэра Прествика глазом, наметанным на мелочи.

— У вас что, живот болит, Прествик?

— Да собственно, знаете, Эр-Пэ…

— Если вам трудно работать, так и скажите. Всегда могу обойтись собственными силами.

— Я вполне здоров, Эр-Пэ.

— Налейте себе стакан минеральной. Возьмите печенья. Не стесняйтесь.